Сестры Шред - Бетси Лернер

каждое утро перед шкафом. Ученики стремились получать хорошие оценки; общим приоритетом было поступление в престижный колледж. Никто не издевался надо мной за то, что я поднимала руку. Напротив, ученики Академии состязались в учебе так же, как и на игровых площадках. Я делала такие успехи в этом соревновании, что моим единственным конкурентом был самый умный ученик школы Роланд Брафф. Когда раздавали контрольные после проверки, девочки из солидарности бурно радовались, если у меня была более высокая оценка.

Одно из преимуществ Академии Карлсона состояло в том, что в ней был мэйнфрейм и три терминала[11]. Желая изучить основы программирования, я записалась на компьютерные курсы. Мать подбивала меня пойти в драмкружок или школьную газету: «Сидя за компьютером, друзей не заведешь».

Во время репетиции зимнего концерта я пробралась в зрительный зал и смотрела со ступенек, как другие учащиеся поют, танцуют и декламируют монологи. У меня возникло стойкое ощущение, что, если я попытаюсь сделать что-то в этом роде, у меня кровь пойдет горлом. Вместо этого я попросилась в работники сцены и с удовольствием расхаживала в наушниках и с планшетом в руках. Меня повысили до постановщика сцены, когда девушка, занимавшая эту должность, заболела мононуклеозом и выбыла из пьесы. Преподаватель театрального мастерства сказал, что я прирожденный специалист этого дела. Общалась я в основном с ребятами-техниками, которые сращивали провода и прокладывали кабели и у которых была масса своих узкоспециальных шуток. Они называли меня Шред-Башка, скорее любя, чем в насмешку.

В конце учебного года, во время репетиции выпускной пьесы «Цыганка», потея от усердия, я поднялась в кабинку осветителей с кексом для мастера по свету, выпускника Роба. Я знала, что это рискованное предприятие, так как обычно он прогонял меня отовсюду, где ему нужно было работать. Я тихонько постучала в дверь кабинки. Никто не ответил. Открыв дверь, я увидела, что Роб тискается на полу с Джиной, помощницей костюмера. Я остолбенела.

– Убирайся! – крикнул Роб. – Быстро!

Следующие две репетиции я пропустила, но чувство долга заставило меня вернуться. До этого эпизода в кабинке осветителя я и не подозревала, что влюблена в Роба. Некоторые девушки в школе укорачивали форменные юбки и носили чулки. Они подолгу торчали в туалетах, занимаясь курением и макияжем. Я все еще носила гольфы и спортивный бюстгальтер. Я старалась больше не встречаться взглядом с Робом. Свои обязанности постановщика сцены я продолжала исполнять с угрюмой отрешенностью, чувствуя себя пылинкой, болтающейся в луче прожектора.

Спектакль имел огромный успех. Актеры и работники сцены отмечали его в ресторане китайской кухни, и Роб на виду у всех кормил Джину – теперь уже все знали, что они вместе, – с палочек для еды. Актеры успели переодеться в свои джинсы и толстовки, а грим постепенно растекался по их лицам, они смеялись, обнимали друг друга и напевали полюбившиеся отрывки пьесы. Девушка, которая играла Маму Розу, стояла с охапкой цветов, накинув на шею розовое боа, и хохотала во весь голос; ее, будущую студентку Джульярда, все любили. В конце вечера она вручила всем без исключения подарки, завернутые в золотистую бумагу. Она и меня поблагодарила за работу и звучно расцеловала в обе щеки.

– Открой, – велела мать, когда мы ехали домой после спектакля.

– Я потом открою.

– Открой сейчас.

Я не шелохнулась.

– Дай сюда, – нетерпеливо произнесла она.

– Оставь ее в покое, – вступился за меня папа.

Уединившись в своей комнате, я легла на кровать; голова кружилась от впечатлений выпускного вечера и всего закончившегося учебного года.

За это время у меня прибавилось уверенности в себе. Меня позвали в команду математиков «Матлеты»; мы ездили на соревнования по всей Новой Англии. Хотя команда состояла в основном из старшеклассников, а я была салагой, я внесла свой вклад в нашу победу на Национальных соревнованиях. Мне разрешили выбрать йогу вместо обычных занятий физкультурой, и для меня было большим облегчением избавиться от всех этих канатов и игровых площадок. Тренер восторгалась моей гибкостью и телосложением. Меня даже иногда приглашали на вечеринки. А наши родители смогли вновь заняться своей жизнью.

Я развернула подарок. Это оказался брелок – золотая звезда с выгравированной надписью: «Ты звезда!»

Выписка Олли совпала с окончанием моего учебного года. Мама считала, что мне нужно быть в этот день в школе, но выход Олли на свободу был таким большим событием, что я не хотела его пропустить. Она пробыла в Этом Учреждении без малого два года. Я почти перестала туда ездить, причины всякий раз были уважительными – домашние задания, дополнительные занятия, кружки и секции. Олли в конце концов вернули право звонить по телефону, но мы уже не разговаривали каждый вечер, как раньше. А когда разговаривали, Олли была другой. Ее рассказы перестали быть интересными; иногда она даже извинялась, что ей не о чем говорить, и заканчивала беседу раньше отведенного времени. Ощущение складывалось такое, что у нее в организме кончилось горючее.

Родители сказали, что Олли наконец-то стала соблюдать график приема лекарств, составленный доктором Саймоном. Каждый вечер она принимала прописанный коктейль: антидепрессант, антипсихотик и стабилизатор настроения. Мать, которая раньше была непримиримой противницей лекарств, теперь соглашалась, что это правильно. Олли стала более управляемой, более покладистой. Ей назначили нового лечащего врача – эта женщина, по словам Олли, реально ей помогала. По вечерам она играла в карты или настольные игры с другими пациентами, а по воскресеньям расставляла книги в больничной библиотеке. Постепенно она вернула себе все права пациентки и начала готовиться к экзаменам.

В качестве последнего требования перед выпиской пациенты должны были выступить с «декларацией» перед персоналом, пациентами и семьями. Мы с родителями сели в машину и в последний раз поехали в Это Учреждение. Большинство сотрудников были мне знакомы, но среди пациентов оказалось много новеньких. Все собрались в Общественной Комнате послушать речь Олли.

– Должна поблагодарить доктора Саймона и весь персонал. Знаю, я была не самым легким пациентом. – Тут все немного посмеялись. – Я еще не встречала правила, которое мне не хотелось бы нарушить, а в этом учреждении их много. – Опять общий смех. – Теперь я понимаю, что существуют более удачные способы самовыражения.

Олли поблагодарила других пациентов, назвав каждого по имени и сказав о нем что-то трогательное или забавное. Она особо отметила свою любимую медсестру Шивон за ее «добрую ирландскую мудрость». Та подмигнула ей так, словно у них был общий интимный секрет. Олли по-солдатски отдала честь санитару Джимми, который «всегда был под рукой со своей зажигалкой».

– Все правильно, малышка, – отозвался Джимми, поднял зажигалку