Краснознаменная подводная лодка «А-5» («Металлист») - Яков Куприянович Сколота

оборотов винта лодка удерживается на курсе. Насколько было велико наше стремление выйти с одесской позиции, что все неизвестное, неопробованное, не испытанное в действиях не могло нас остановить на пути к намеченной цели. Форсирование фарватера у

Тендровской косы представляло для каждого экипажа лодок, которые несли здесь позицию, сложную и ответственную операцию. И не только в том, что фарватер был под усиленным контролем противника, а, пожалуй, всего больше беспокоила экипажи лодок навигационная проблема. Вход на позицию облегчался тем, что, подходя к ней с юга, можно было отпеленговаться, осмотреться по берегам, почти параллельно двигаться Тендровской косе, по ней откорректироваться и не допустить справа посадки на мель, а слева попадания на минное поле. Вход в фарватер в подводном положении начинался с точных координатов лодки и в безошибочном удержании лодки на выбранных курсах, при известной скорости лодки. При выходе с позиции таких ориентиров и условий не было. А в нашем положении это еще более усугублялось. На лодке не было гирокомпаса, сохранился на мостике магнитный компас, надежда в надводном положении, и на нем решать задачу по входу в фарватер крайне сложно и ответственно.

Если еще учесть, что во время погружения его переносят с мостика в боевую рубку, то степень ошибок на нем повышается. А из каких расчетов исходить в определении скорости хода лодки для определения места? А как справиться с удержанием лодки на необходимых глубинах без горизонтальных рулей, и по какому ориентиру удерживать эти глубины, когда на лодке нет глубиномера? Тревогу вызывало состояние вертикального руля.

На все эти и другие наши проблемы в ближайшие часы предстояло ответить экипажу своими действиями и принятыми решениями. Это прежде всего относилось к командиру лодки Григорию Ароновичу Кукую, помощнику командира Александру Васильевичу Кочеткову, инженер-механику Василию Артемовичу Шушичу, штурману Николаю Ивановичу Широкому, старшине группы трюмных Ивану Ивановичу Дегтяренко, боцману Ивану Васильевичу Качурину, старшине группы электриков Кокурину, старшине группы мотористов Сергей Полякову, к другим краснофлотцам и старшинам. Штурман Широкий, понимая всю ответственность нашего положения с выходом, прилагает огромные усилия для определения и уточнения нашего места и выбора курса. С прибором в руках стремится подняться повыше, забираясь на шахту перископа и борт мостика, чтобы удобнее было отпеленговаться астрономическим путем, и вновь идет к штурманскому столу. К нему спускается командир лодки.

Уточняются последние данные нашего места и дальнейшего маневра.

Подошло время, когда отдается команда «по местам стоять, к погружению». Это было на рассвете 29 июля 1942 года. Но на этот раз лодка уже не ложится на грунт, а усилиями всего экипажа подчиняется подводному маневру. Были упразднеы и введены новые посты, что было продиктовано нашими условиями. Приведу рассказ мичмана И.В. Качурина: «Нам, рулевым горизонтальщикам, в подводном положении делать было нечего, нас заменили инженер-механик Глушич и старшина группы трюмных И.И.

Дегтяренко. Для нас, рулевых, добавился пост в боевой рубке у магнитного компаса, откуда мы передавали его показания в Центральный пост – штурману и рулевому».

Оставшийся час до начала входа в фарватер и стал последней проверкой нашей готовности в преодолении еще одного трудного рубежа. Возможно, некоторая часть личного состава и не заметила бы начало нашего продвижения к фарватеру, но отданная команда «Слушать касание к борту минрепов» становится приказом для всех. Теперь первому отсеку уделяется пристальное внимание. Командир БЧ-3 лейтенант Ф.А. Коваленко, командир отделения торпедистов ст. 1 ст. Каменцев, краснофлотец торпедист Лысенко, стоя по бортам, с предельным вниманием прислушиваются к забортным шумам. «Теперь передовой рубеж в первом отсеке», – шутя и всерьез замечает Федор Александрович Коваленко. «Жаль, что на этот раз, с этой передовой, не угодило наше оружие в фашистов», – заключает Владислав Каменцев. «Сосредоточьте все ваше внимание при движении по фарватеру.

Будьте готовы к любым испытаниям», – подвожу я итог нашему разговору. Повторю рассказанный мною эпизод в статье «Пять незабываемых суток», помещенной в журнале «Агитатор» ГПУ РКВМФ № 21–22 за 1942 год. Там сказано было следующее: «Когда я возвращался с первого отсека и переступил через переборку во второй, мне послышалось незнакомое «шипение» с каким-то оттенком «писка». Я тут же обратился к радистам: – На ключе работали? – Нет. – А что за незнакомое шипение? – Не знаем. – Вентилятор работал? – Да. – Включить вентилятор. Выключить вентилятор… В конце его работы, при последних оборотах, и образовалось

«шипение с писком». Мы облегченно вздохнули – не подтвердились наши подозрения. Людей в Центральном посту присутствует больше обычного. Все в движении, сосредоточенность огромная. Штурман, помощник командира и инженер- механик вместе с командиром согласовывают все вопросы, связанные с нашим движением уже по курсу в фарватер. Оно осуществляется почти вслепую. Нет глубинометра, подключенный манометр на таких малых глубинах мало полезен. Перед рулевым и штурманом в Центральном посту нет компаса, с боевой рубки передают показания на румбе, это очевидная ненадежность удержания лодки на курсе. Усилиями инженер-механика и трюмных достигается подвсплытие под перископ, что дает возможность командиру осмотреть и проанализировать обстановку. Не отрываясь от окуляра перископа, командир чеканно произносит: «Слева по носу вижу один катер, второй и третий». Передает некоторые данные штурману, убирает перископ и с волнением добавляет: «Одно только неясно, на ходу ли катера или стоят».

Лодка движется почти в строгом южном направлении – между отмелью Тендровской косы слева и минным полем справа. Нередко, перед каким-то трудным поступком, шагом, стартом, человек мобилизирует себя – делает глубокий вдох, захватывая больше воздуха в легкие. Интервал в перископном режиме на фарватере должен был стать для нас этим вдохом и зарядом новых сил для очередного подвсплытия. Но не суждено было нам его осуществить.

Проходят десятилетия, помнятся и отдаются в памяти эхом взрывы глубинных бомб, торпед и ошеломляющий удар взрыва мины, но то, что произошло на фарватере у Тендровской косы и минного поля (вначале всего-навсего легкий шорох под килем лодки), стало сигналом нового испытания и не может забыто экипажем никогда. Не успели посмотреть друг на друга, как под килем послышался шум- грохот гальки. Лодку качнуло, повалились по отсекам предметы – мы наскочили на мель… Нельзя сказать, что для нас это было неожиданностью, ибо на фарватере всегда была опасность мели, мин, бомбежки, сложной обстановки на поверхности, и всему этому и была подчинена вся жизнь экипажа.

Но следует отметить, что к решению большинства этих проблем у нас уже за плечами был накопленный опыт, тогда как посадка на мель уроком для нас была новым, неизведанным, да еще в такой сложной обстановке – при выброшенной лодке на мель по самую боевую рубку, рядом с логовищем врага. Это