Город из воды и песка (ЛП) - Дивайн Мелина

Войнов признался только после выпуска, перед армией. Мать рыдала, естественно. Не то чтобы не приняла. Не сразу, но приняла. Куда ей деваться? Но огорчалась сильно. Вообще большой вопрос — поняла ли? До сих пор так до конца и не смирилась. Хотя ничего ему особо и не выговаривала. Просто иногда выдавала что-то вроде: «Насчёт девушки ничего не надумал?» «Нет, мам», — отвечал Войнов. «Потом совсем поздно будет», — вздыхала она и не донимала его ещё какое-то время, до следующего раза.

Маме было уже шестьдесят семь, и здоровье с каждым годом, как говорится, лучше не становилось. Войнов иногда с ужасом думал, что когда-нибудь он и её потеряет. И как тогда будет жить? Совсем непонятно. Один-одинёшенек с рисунка из четверых…

Ему станет сначала за сорок, дальше… даже думать не хочется. Ему придётся присматривать себе парней где-то за деньги. Дрочить в одиночку в своей квартире на какое-нибудь видео на порнхабе, выискивая по крупицам любовь и чувства по тегам «amateur», «kissing», «homemade», «married», «boyfriends», «lovers»¹, боясь оставить коммент на сайте вместе с десятками других: «Awesome! Sensual and intimate. Love to see these guys so much into each other. Fucking hot!»²

Хотелось завыть, побиться об стену. Войнов схватил мобильник, ключи и выскочил из квартиры.

У шайтан-магазина стояли привычные ночные зомби — местные алкаши. Он ворвался внутрь. Ему продали водки, и он стремительно распил её с кем-то из зомбаков в тени ночного скверика за домом.

_____________

¹ «Любительское», «поцелуи», «домашнее видео», «женатые», «бойфренды», «любовники» (англ.).

² «Потрясающе! Интимно и чувственно. Так нравится видеть, что эти парни влюблены друг в друга. Охуенно горячо!» (англ.).

Глава 9. Коленки, авокадо, коты и кактусы

Проснулся от того, что вороньё каркало на верхушке ясеня у Войнова под окнами. Он открыл глаза и потянулся за телефоном. Но телефона не было. Войнов пошарил глазами по комнате. Даже вращать глазами было не особенно-то… комфортно. Голова гудела, кружилась и болела, в глотке — сушняк. Что он бухал вчера за домом — он помнил, но с кем и как оказался в квартире — не вполне. Сейчас бы как раз в тему было поненавидеть себя и поистязать самоуничижением, но сначала нужно было найти телефон. Тут Войнов попенял себе на то, что убрал стационарный: набрал бы и, может, хоть по треньканью нашел. Но нет, он же, блядь, умный! Отрубил домашний. А на фиг он нужен? Он мог зайти в соцсети к Ренатику и попросить позвонить на его номер. Но только хрен Ренат в такое время будет зависать в сетях.

Войнов тяжело поднялся, добрался до унитаза, после туалета — до душа, а из душа приполз на кухню, выпил таблетку обезболивающего, поискал телефон на кухне — не нашёл. Поискал в комнатах — безрезультатно. С грустью решил, что накануне по пьяни выронил, а может, и спёрли. Вчерашний случайный собутыльник. Ещё бы, бухать так…

Но тут вдруг метнулась мысль о Саше. А если звонил? А если написал что-то? Войнов сам так хотел ему позвонить, извиниться. Пообещать, что больше никогда-никогда не будет его грузить, ни своими чувствами, ни вообще… И блин! Если телефон спёрли — там же осталась вся их переписка! Все Сашины слова, словечки, словечечки, все Сашины голосовые… Да бля-а-адь! Войнову как-то похер было на рабочее, на контакты, на всякие там штуки, заметки, оставшиеся в смартфоне, и даже по хрену было, если кто прочитает его секс-переписку. Но одно омрачало невозможно: Кавафис! Прекрасный Кавафис! Начитанный Сашей.

Нужно было срочно позвонить ему. Для этого найти телефон Липатова и только поменять в нём одну цифру. Нужно было срочно на работу. Войнов оделся минуты за три. Ещё через три уже сидел в машине, готовый сорваться с места.

* * *

По приезде Войнов сразу раздобыл телефон Липатова, заперся у себя в кабинете, негнущимися пальцами набрал номер со стационарного — заветную тройку вместо девятки. А что, если Саша не возьмёт? Городской же, незнакомый номер. Но в трубке послышалось: «Алло?» — и Войнов задышал, ожил.

— Саня, Санечка, — затараторил он, — Ты прости меня, идиота такого. Прости меня, миленький. Я больше никогда-никогда… Слышишь? Никогда никакой хернёй грузить не буду. Простишь меня? Прости, пожалуйста…

— Никит, ты откуда? С рабочего? Я звонил тебе вчера. Правда, поздно уже. Ты недоступен был.

— Я телефон просрал где-то. Выронил или спёрли. По пьянке.

— Бухал и трахался? — прозвучало грустно.

— Бухал только. Во дворе с каким-то местным бухариком.

— И часто ты так?

— Да вот впервой… Так получилось…

— Из-за меня? Никит, мне так жаль, что я делаю тебе больно…

— Сань, всё нормально. Правда. Я в норме. Ты только не расстраивайся больше, пожалуйста.

— Никит, ты думаешь… — Голос, кажется, сорвался.

— Не надо, Санечка…

— Я тоже хочу… Я хотел бы… Быть с тобой. Увидеть тебя… Я даже не знаю, как это… У меня никогда не было. Ничего подобного не было… Я хотел бы, боже мой… Но я не могу. Не сейчас… Я не готов. Я не могу сейчас.

— Славный мой, маленький, — повторял Войнов, не слыша себя, не понимая, сердце колотилось как бешеное. — Хороший мой, ласковый. Ты только не плачь больше, ладно?

— Ты сам со мной не захочешь…

— Т-ш-ш, не надо, Санечка. Сашенька.

Войнов жалел, что не мог прикоснуться, утешить. Так хотелось взять в ладони Сашино лицо, утолить все его страхи, все печали поцелуями, прижать к себе его голову и шептать, шептать в волосы бесконечный поток глупых ласковых слов. А внутри всё пело и рвалось вылететь — Саше не всё равно! Он отказывается только потому, что не готов, только потому, что не может. Господи, всё получится! Не сегодня. Не завтра — но будет! Обязательно! Войнов дождётся, чего бы ему это ни стоило!

— Я не хочу потерять тебя…

— Не потеряешь. Не думай об этом. А я хочу назад своего Кавафиса, — сменил тему Войнов. — У тебя же осталась на телефоне копия? Пришлёшь мне, когда я раздобуду себе новый? Мне без Кавафиса совсем крышка. Не жить мне без греческого поэта. Поэта греческого происхождения, — улыбнулся Войнов.

— Пришлю, конечно.

— Улыбаешься. Слышу, что улыбаешься.

— Так и есть.

— Тогда до вечера? Надеюсь, уже буду с новым телефоном.

— Да. Ты уж будь, пожалуйста.

— До вечера, маленький.

* * *

Войнов несколько раз звонил на свой телефон — бесполезно, выключен. Пришлось заказать новый, с доставкой. Прямо на работу. В обед смотался в салон связи, чтобы восстановить симку. Весь остаток дня вджобывал как не в себя. Кое-кого по жесткачу построил, чтобы шевелили булками, не спали. Себя тоже построил — и сделал до фига всего вялотянущегося и дурацкого, что вечно оставлял на потом.

Уехал, на удивление, в восемь и даже успел заскочить на час в качалку, поэтому домой попал почти как всегда, в районе десяти. Не стал ничего мудрить с ужином. Заказал картошку с бифштексом, порезал помидор и огурец. Быстро в себя закинул, запил холодным квасом, сел разбираться с новой приблудой. Сделал несколько фоток, проверяя, как работает камера. Со всех ракурсов запечатлел старого друга Мишаню (кактус), который наконец-то решил на днях зацвести. Три года никак, бобыль бобылём — и вот те на! Внезапный розово-жёлтый цветочек. Няшный во все поля.

Войнов отправил фотку Мишани Саше. На картинке было видно только кактус в горшочке с весёлыми разноцветными ромбиками и руку Войнова, треплющую Мишаню по буйной цветущей голове. Под снимком написал: «Это мой питомец Мишаня. Наша дружба началась года три назад в подъезде, где я его нашёл. С тех пор мы неразлучны. Мишаня всегда был очень суровым парнем, за что я его и полюбил. А сейчас впервые решил зацвести. Правда, он милый?»

От Саши через несколько минут тоже прилетела фотка с подписью — чёрный с белым носом и белыми «носочками» на лапах кот, сидящий на подоконнике на фоне темнеющего окна: «Это мой питомец Сильвер. Я нашёл его котёнком в подъезде уже лет девять назад. Он тоже очень даже зайчик. Когда в хорошем настроении. Ха-ха!»