Говорит Альберт Эйнштейн - Р. Дж. Гэдни

Р. Дж. Гэдни

Говорит Альберт Эйнштейн

© Е. С. Петрова, З. А. Смоленская, перевод, примечания, 2018

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2018

Издательство ИНОСТРАНКА®

Нелл, Джейго, Тоби, Эллиоту и Тому

Если бы все жили, как я, не было бы приключенческих романов.

Глава 1

– Говорит Альберт Эйнштейн.

– Кто? – переспрашивает девичий голосок на другом конце провода.

Утро; Альберту сегодня исполняется семьдесят пять. Он сидит у себя в кабинете на втором этаже небольшого дома на Мерсер-стрит в Принстоне, листая памятный альбом с серебряным тиснением:

АЛЬБОМ АЛЬБЕРТА ЭЙНШТЕЙНА

Вслушиваясь, он сильнее прижимает к уху трубку черного телефона марки «Вестерн электрик».

– Простите, – отзывается девушка. – Я ошиблась номером.

У нее характерный акцент бостонских браминов.

– Вы не ошиблись, – возражает Альберт.

– Да? Скажите, пожалуйста, сэр… какой у вас номер телефона?

– Точно не знаю.

– Не знаете свой номер телефона? Вы же Альберт Эйнштейн. Разве может самый известный в мире ученый не знать свой номер телефона?

– Никогда не запоминайте то, что можете найти в справочнике, – говорит Альберт. – А еще лучше – поручайте находить нужные вам сведения кому-нибудь другому.

Во время разговора из его вересковой курительной трубки сыплются искры тлеющего табака – прямо на письмо немецкого физика Макса Борна. Альберт тут же гасит их шлепком ладони.

– Буду знать, сэр, – говорит девушка. – Простите за беспокойство.

– Никакого беспокойства. Скажите, сколько вам лет?

– Семнадцать.

– А мне сегодня семьдесят пять.

– Правда? Семьдесят пять – это дата. С днем рождения.

– Благодарю. Вы сделали мне отличный подарок.

– Я? Каким образом?

– Подняв интересную философскую проблему. Вы набрали неверный номер. Неверный для вас. Но верный для меня. И это любопытнейший парадокс. Как вас зовут?

– Мими Бофорт.

– Откуда вы звоните?

– Из своей комнаты, это не в Принстоне.

– Из комнаты, говорите… а родной дом ваш где?

– В Гринвиче, округ Фэрфилд, штат Коннектикут.

– Приятное место. Вы мне еще позвоните?

– Позвоню, только если вы действительно Альберт Эйнштейн. Тогда конечно.

Он теребит свои густые белые усы.

– А вы загляните в телефонную книгу.

Его правая голень ходит из стороны в сторону. Стопа подпрыгивает вверх-вниз. Он разминает икроножные мышцы. Но даже не догадывается, что его нога совершает столь быстрые движения.

Попыхивая трубкой с табачной смесью «Ревелейшн» в версии «Хаус oф Виндзор» от «Филип Моррис», Альберт уставился на поздравительные открытки и телеграммы, заполонившие не только его письменный стол и другие поверхности, но даже деревянный пюпитр. От кого они – можно только гадать.

Есть, конечно, телеграммы от известных ему лиц, таких как Джавахарлал Неру, Томас Манн, Бертран Рассел и Лайнус Полинг.

Он неловко ерзает в кресле из-за разыгравшейся боли в печени.

Развернув свежий номер «Нью-Йорк таймс», Альберт видит на редакционной полосе слова Джорджа Бернарда Шоу о том, что имя Эйнштейна навсегда останется в истории наряду с именами Пифагора, Аристотеля, Галилея и Ньютона.

На стульях, комодах красного дерева и журнальных столиках лежат отпечатанные на мимеографе оттиски научных работ из Института перспективных исследований Принстонского университета, присланные математиками, физиками, археологами, астрономами и экономистами для его личного ознакомления. Рядом с карандашницами, перед граммофоном и коллекцией виниловых пластинок – в основном с записями скрипичных и фортепианных произведений Баха и Моцарта – красуется стойка его вересковых трубок.

На стене, в ряд – четыре портрета. С одного смотрит Исаак Ньютон. С другого – Джеймс Максвелл, чьи наблюдения Альберт охарактеризовал как самые глубокие и плодотворные из тех, какие обогатили физику после Ньютона. На третьем портрете изображен Майкл Фарадей. На четвертом – Махатма Ганди. Под этими портретами – заключенная в рамку эмблема джайнизма, символ учения о ненасилии. Эйнштейн берет со стола письмо от Борна.

«Я считаю, – провозглашает Борн, – что такие понятия, как абсолютная определенность, абсолютная точность, окончательная истина и т. д., суть плоды воображения, которым нет места ни в одной области науки».

– Согласен, – говорит про себя Альберт.

«С другой стороны, – продолжает Борн, – любое утверждение о вероятности явления допустимо или недопустимо лишь в рамках той теории, на основании которой оно выстраивается. В таком послаблении мышлению [Lockerung des Denkens] мне видится великое благо, данное нам современной наукой».

– Отлично, – бормочет себе под нос Альберт.

«Ибо вера в одну-единственную истину и в обладание ею есть первопричина всякого мирского зла».

– Так говорит Борн, – произносит Альберт. – И это совершенно верно.

Любимые часы Альберта – высокие напольные, в деревянном футляре, выполненные в стиле бидермейер, – пробили десять. С окончанием перезвона Альберт улыбается сам себе. F = L + S. Frieden entspricht Liebe und Stille. (М = Л + С. Мир равняется Любовь плюс Спокойствие.)

Под дверью кабинета Альберта стоит, не смея нарушить бой часов, живущая в доме экономка и секретарь, фрау Элен Дюкас. Она явно не в восторге от услышанного: «Вы мне еще позвоните?»

«Вы» = очередная назойливая поклонница.

Фрау Дюкас отворяет дверь, сопровождаемая удушливым запахом камфоры. Альберт давно хочет сказать ей: «Органическое соединение C10H16O обладает неприятным запахом». Но как-то не решается.

ЭЙНШТЕЙН И ЭЛЕН ДЮКАС НА КОНЦЕРТЕ В БОЛЬШОЙ СИНАГОГЕ В БЕРЛИНЕ, 1930 г.

Грохот, с которым фрау Дюкас распахивает зеленые ставни большого окна, возвещает о степени ее неодобрения. Окно выходит на зеленую пригородную улочку, где раскинули свои ветви плакучие ивы, клены и вязы.

От солнечного света у Альберта еще больше слезятся глаза. Вытирая скопившуюся влагу тыльной стороной ладони, он несколько раз моргает.

Фрау Дюкас, чопорная, рослая, худощавая, приехала из Юго-Западной Германии; она дочь купца немецко-еврейского происхождения. Ее мать – уроженка Хехингена, как и вторая жена Альберта. Вот уже четверть века помощница и привратница Альберта самозабвенно оберегает его покой.

Ее спальня в этом доме по Мерсер-стрит отделена от спальни Альберта только ванной комнатой. Есть в доме также небольшая художественная мастерская со спальным местом, где наездами останавливается падчерица Альберта, Марго. Другая комната некогда была отведена Майе, сестре Альберта. Четыре года назад Майя скончалась.

– С кем вы разговаривали? – интересуется фрау Дюкас.

– Звонила юная особа по имени Мими Бофорт. Приятный голосок. Родина —

«Ах, милый наш старый Бостон,Что славен треской и бобами.Там Лоуэлл дружит лишь с Кэботом,А Кэбот – лишь с небесами».

Не могла бы ты навести о ней справки?

– Она просто ошиблась номером, а я должна наводить о ней справки?

– Да, сделай одолжение. Человек, не совершающий ошибок, никогда не пробовал ничего нового.

– Не обижайтесь, но вы не должны так растрачивать свое время.

– Элен. Kreativitat ist das Resultat Verschwendeter Zeit. Творчество есть результат растраченного времени. Будь добра, выясни, кто такая эта Мими Бофорт. Фамилию найдешь в телефонной книге Гринвича, штат Коннектикут. А сейчас принеси мне, пожалуйста, чашечку горячего шоколада.

По обыкновению, Альберт обут в потертые кожаные шлепанцы на босу ногу. Из-под застиранного ворота рубашки видна поношенная синяя фуфайка.

Фрау Дюкас укутывает ему ноги шерстяным пледом.

– Никогда не видела такого количества поздравительных открыток, – изумляется она.

– Было бы что праздновать. День рождения наступает автоматически. И вообще, это детский праздник. – Он снова вытирает глаза. Их блеск только подчеркивает морщины и складки. – Мне семьдесят пять. Мы не молодеем.

Альберт снова набивает трубку любимой смесью «Ревелейшн» из жестяной банки и закуривает. Вверх улетает облачко дыма.

– Элен, пожалуйста, принеси мне горячего шоколада.

– Всему свое время.

– Да что там у тебя в руках, Элен?

Фрау Дюкас протягивает ему газету с фотографией грибовидного облака, выросшего на месте ядерной бомбардировки Хиросимы 6 августа 1945 года.

– Школьники из Линкольна, штат Небраска, просят вас расписаться под этим снимком. Вы готовы дать им автограф?

Окутанный облаком табачного дыма, Альберт беспомощно разглядывает изображение.