Город из воды и песка (ЛП) - Дивайн Мелина

— Хорошо, когда нет потребности кого-то любить… Это, наверное, здорово. Очень удобно.

— Откуда ты знаешь, что я никого не любил? — взвился Ренат. Было похоже, что он вот-вот вскочит и наваляет Войнову, ну или просто разъебёт что-нибудь из посуды или мебели, взбесится — и тогда мало не покажется. — Ты что, сука, думаешь, так хорошо меня знаешь? Лучший друг, бля! Нихрена ты меня не знаешь! Долбоёб сраный…

— А ты расскажи! — пошёл в атаку Войнов. — Ты же ничего не рассказывал! Ты же прятался! Из тебя ни полслова было не вытянуть.

— А не твоё потому что дело…

— Это твоя первая девушка? От которой у тебя старший сын?

— Отвали, Войнов, — на этот раз устало и как-то обречённо выдал Ренат. — Не хочу об этом.

— То есть уйдёшь в несознанку. Даже сейчас.

— Ну чего ты от меня хочешь?! — заорал Ренат. — Мне было четырнадцать, ей на два года больше. Аня Глаголина… Я тогда думал, что всегда буду с ней. Умру, а не отпущу. Никому не позволю её обидеть, нас разлучить…

— Ромео и Джульетта, Ренат. Обалдеть, — выдохнул Войнов. — Родители были против?

— Конечно. А как ещё? И её были против. Все были против. Весь мир против нас. Я должен был жениться на своей…

— На татарочке?

— На алеутке, Ник! На татарке, конечно. Ты отца моего, что ли, не знаешь? Сделать ему правильных внуков. Продолжить род. Вот это вот всё… Я ему всё обеспечил. Меня только не трогает пусть больше.

— Ты не пытался её найти?

— А смысл? Столько лет прошло… Я думаю, её запугали, Анютку. У отца же всякие связи, делишки. Девяностые были. И потом, её родители меня ненавидели люто. Вообще не выносили.

— Оно и понятно. Ты ж ребёнка ей сделал. Я хуею, Ренатик.

— Ну, блядь, извини, тебя не спросил, когда мне, что и с кем было делать.

— А сына ты никогда не видел?

— Конечно нет. Откуда?

— И не хотел?

— Какая разница, чего я хотел или не хотел?! — опять завёлся Ренат. — Чо ты докопался?

Войнов на какое-то время оставил Рената в покое. Они ещё выпили. Потом всё же спросил:

— С парнями после Ани начал мутить?

— После неё вообще не хотел больше с женщинами. И отцу назло, наверное.

— Причудливая сексуальность у тебя получилась…

— Да уж поинтереснее, чем твоя, Ник.

— Тут не поспоришь.

— Она его тоже Сашей назвала, кстати. Ну, старшего.

— Жалеешь, что всё так вышло?

— Живу свою жизнь, и всё. Что ещё я должен делать? Давай уже закончим сеанс душевного стриптиза, а? Заебало. Ну честно.

— Давай закончим, — согласился Войнов. — Как скажешь.

Войнов не жалел, что развёл друга на откровенность. Ренат был теперь совсем-совсем до конца ему понятен. Причины его поступков, того, как он жил и почему делал те или иные вещи. Откровенность — это всегда больно, но необходимо. Даже тогда, когда вы знаете друг друга сто лет. И даже тогда, когда съели вместе пуд соли.

В конце, когда Ренат и Войнов, почти в хламину пьяные, расходились по спальням, Ренат решил поделиться «мудростью»:

— Если хочешь вытащить своего Сашу, — сказал он, грозя указательным пальцем войновскому носу, — сделай так, чтобы он сам захотел тебя увидеть. Он должен испугаться, что может тебя потерять. Не всё же ебать тебе мозги по телефону.

— Что мне делать? Притвориться, что умираю?

— Придумай что-нибудь. Ты же у нас умный. Скажи, что уезжаешь.

— Куда? На Южный полюс? В хижину в предгорьях Анд? Сотовая связь везде есть. Какая ему, на хрен, разница, где я? В Лиме или в Вашингтоне?

— Ну не скажи-и. Он всегда знает, что у него есть возможность тебя увидеть. Всё равно он этого хочет, как ни крути. А так — если ты далеко, то ты далеко. Вдупляешь? Возможности уже нихт. Капут. Ты же в Гамбург опять поедешь? Сказал Вольфу, чтобы он с Тёмычем перетёр?

— Сам разберусь, — махнул рукой Войнов.

— Хули ты тогда с ним трахался? — пьяно заржал Ренат.

— По дружбе. По симпатии, как ты говорил, помнишь?

— Погубит тебя твоя доброта, Войнов. Ох, погубит.

— Захлопнись, Ренатик.

— И вообще, Ник, — вдруг продолжил Ренат про Сашу. — Игнорь его. Не давай понять, что ты в него по яйца втрескался. Не звони. Не пиши. Он сам потянется. Говорю тебе…

— Я и так ему два дня не отвечаю. Выключил телефон.

— Два дня — это мало. Вообще ни о чём.

* * *

Войнову удалось поспать часа два или чуть больше. Разошлись с Ренатом только в шестом часу. Поэтому, когда он проснулся утром, его тормошил Вольф, а Войнов не мог понять, где он находится, за каким хером его трясёт Вольф и что вообще происходит.

— Что? Вольф? Мы так вчера с Ренатом ужрались.

— Ты кричал во сне.

— Я? Ох, чёрт!

— Болит голова?

— Ещё как… Чего я кричал?

— Звал кого-то. Санечка — это кто? — Вольф так забавно выговорил это «Санечка», особенно «ч» в серединке, что Войнов улыбнулся даже вопреки своей отвратной головной боли.

— Мой парень, — ответил Войнов. — Вообще-то не совсем парень. Я даже не знаю, кем мы друг другу приходимся…

— Но это ничего, что мы с тобой вчера?..

— У нас всё сложно. Очень, о-очень непросто…

— Сочувствую.

— Прорвёмся.

Что ему снилось утром, Войнов вспомнил только в машине, когда они с Вольфом стояли в глухой пробке по направлению к Москве. Выехали поздно, часов в одиннадцать — из-за ночных возлияний, конечно. Пришлось звонить на работу, предупреждать, что будет к обеду. Настроение было говённым, зато Вольф как будто бы ожил. Выглядел посвежевшим, не загруженным, вполне умиротворённым. Войнов, конечно, спросил Вольфа, как он, как самочувствие, — тот ответил, что всё в порядке, и Войнов как-то на этот счёт тоже подуспокоился.

Стоять в пробке было жутко тоскливо. Разговаривать Войнову не особенно хотелось, и поэтому он включил «Город и столп»: оставалась последняя глава, отчего бы не покончить с книгой здесь и сейчас? И вот Сашин голос — и Войнову сразу ударило в голову, перед глазами встала картинка того, что ему приснилось утром, отчего он кричал, что так его напугало.

Он вспомнил: ему снился Саша, снова лежащий в воде, на мелководье. Только в этот раз он лежал вверх спиной, лицом в воде. Войнов наклонился, повернул набок Сашину голову и заорал, ужаснувшись тому, что ему открылось. У Саши не было половины лица — как будто её сожрали рыбы или обглодали все мягкие ткани до самых костей какие-то другие морские твари. И видеть это было невыносимо страшно — белые остовы подбородка и сомкнутые зубы, торчащие в проёме верхней и нижней челюсти. Отвратительно! Ужасно! Глаза тоже не было, под бровью лишь оставалась пустая глазница, не кровоточащая, а просто — пустая, землистого цвета, без ничего.

Войнов с усилием сглотнул. Хотелось навсегда забыть этот кошмар. Зачем он только вспомнил?

— Что ты слушаешь? — поинтересовался Вольф.

— «Город и столп» Гора Видала. Ты читал?

— Кажется, нет. Интересно?

— Неплохо, — пожал плечами Войнов.

— У чтеца красивый голос.

— Это как раз Санечка. Мой так называемый парень, — пояснил Войнов.

— Ничего себе! Хотел бы я понимать русский.

Войнов на это только усмехнулся.

— Ты собираешься в командировку? — вдруг поменял тему Вольф. — Ренат сказал, что Артём не хочет тебя отпускать. Хочешь, я с ним поговорю?

— Не надо. Я сам всё улажу. Разве что он совсем упрётся...

— Тогда позвони мне. Обязательно. Ладно?

— А просто так звонить можно?

— Конечно. В любое время.

________________

¹ Мне очень, очень, очень жаль… Мне так жаль… (нем.).

² К. Кавафис «Город», пер. Г. Шмакова.

Глава 8. Сильнее! Ещё!.. Только этого мало...

Понедельник выдался просто блядским. Кому вообще могут быть милы понедельники? Босс, кто бы сомневался, навтыкал за опоздание. Не то чтобы прям навтыкал, но вёл себя как царь и бох, презрительно, через губу снисходящий до общения со смердами. Загрузил Войнова, казалось, всем вообразимым и невообразимым говном, какое только могло существовать в их конторе (не помогло даже то, что Войнов подогнал боссу Вольфа, и Тёмыч, раз такое дело, с большим удовольствием отбыл с последним на ланч).