Поэма о солнце - Полина Борискина

В лицо запустили желтый салют, я упал от яркой вспышки, в ушах начало сильно звенеть. Надо мной полил дождь из искр. Я поджал ноги, закрыл голову руками и закричал, не издавав ни единого звука.

Я лежал там и чувствовал цвет своей сферы – она был черной. Она пропитывала все мое тело, склеивала черной тягучей субстанцией мои глаза, сжимала конечности, будто в них заливали бетон. Начались пульсирующие судороги под коленями и в локтях. Все тело кололо и жгло от страха, я боялся открывать глаза.

В мое плечо кто-то вцепился, резко поднял на ноги, и мы за руку побежали в каком-то направлении. Это был Нил.

Мы бежали так быстро, будто под нами проваливался пол.

Мои мокрые глаза моментально замерзали, когда я их открывал, продолжая бежать. Я пытался ухватиться взглядом за знакомые очертания улиц, но все расплывалось, как в соленой воде, когда пытаешься разглядеть мутное дно без защитных очков.

Я узнал перекресток, на котором всегда висели неоновые вывески, но они перемещались. Я прищурился, чтобы разглядеть движущиеся объекты, но в ту же секунду споткнулся и пролетел на левом плече вперед к ногам Нила, он упал набок, ударившись грудью. Я поднял лицо возле полузамерзшей лужи и увидел в ней красные и фиолетовые силуэты. Нил сидел рядом со мной и пытался отплеваться, он не мог вздохнуть.

Впереди не было вывесок – шли люди. Они били друг друга, кто-то катался по сырой земле, прикрывая голову руками. Мужчины без верхней одежды кричали на тех, кто уж лежал или пытался встать. Толпа была в паровой завесе, подсвеченной лиловыми, оранжевыми и красными прожекторами их сфер.

Нил потащил меня за рукав куда-то в поворот. Мы бежали еще минут 10, потом остановились в подворотне за углом. На всей улице вырубило свет.

Я сел и оперся на стену, обмяк все телом, не мог говорить и с трудом дышал.

– Я..я, – начал Нил, – он, ты видел, он меня не заметил.

Я продолжал сидеть и отрывочно слышать то, что говорил Нил.

– В машине был мужчина… через окно… без ремня…

–… Слышишь?!

В голове снова смешались картинки, как разбросанные пазлы. В ушах стоял крик катающихся по черной траве людей, они пытались встать, но их прибивали обратно вниз ногами.

Мы сидели за поворотом возле белого каменного дома. Фонари по-прежнему не горели, и я мог боковым зрением видеть лилово-красную пыльную тучу. Она освещала весь район.

Я попытался вывести себя из состояния оцепенения и повернулся в сторону Нила. Я смотрел на его дергающееся лицо, но видел только расплывшееся подвижное пятно. Мой взгляд сфокусировался в последнюю очередь.

– Что? – вяло произнес я.

– Он потух, слышишь?! Сначала горел, он светился – я видел. А потом перестал. – На красных глазах Нила выступили слезы. Он продолжал что-то несвязно говорить, царапая ногтями подушечки пальцев.

Мои ноги лежали на холодном асфальте, и я чувствовал плотный вакуум вокруг. Я находился под куполом, а за ним осталась эта подворотня, улица, трансформаторная будка и мертвый мужчина в зеленой машине. Я был над городом, наблюдал сверху, а рядом со мной сидел Нил. Я слышал его голос, но не понимал слова. На нем были длинные носки, черная кофта, шарф и желтые шнурки, который утягивали его худые ноги. Нил сидел в привычной для него позе, согнув колени и поджав щиколотки близко к телу. Потом он достал зубами сигарету из пачки, как всегда делал, и закурил. Мне стало спокойно.

– Нил… мне не страшно.

Я посидел еще четверть минуты. – Пошли к Лу. Она нас ждет.

Сколопендра

Мы шли до дома Сицилии в полной темноте, с которой мы полностью сливались. Я не видел свечения контура Нила, а значит он все еще был черным.

Впереди горел желтый фонарь на весь квартал, мы направлялись к нему. С каждым последующим шагом Мы с Нилом все больше походили на бомжей. Издалека фонарь начинал медленно подсвечивать его грязное и порванное в четырех местах пальто и перепачканный в саже воротник.

А моя светлая джинсовая куртка превратилась в изделие ручной работы – она была симметрично разорвана по бокам, куда-то делись три железные пуговицы. Я чувствовал холод в области позвоночника, завел руку за спину и нащупал болтающийся кусок куртки, размером с ладонь.

– Ты будешь зашивать, – не поднимая голову, бросил я.

– Да, без проблем, – быстро проговорил Нил.

Мы выглядели, как парочка землекопов после долгого рабочего дня, ну или как черепашки со скромной однушкой в канализации без интернета и душа. В таком виде точно нельзя было идти к Лу.

Все последующие 40 минут мы молчали, синхронно поворачивая в нужном направлении: налево и прямо 200 метров по переулку, поворот направо, подъем к мосту с серыми подвесными обручами и снова вверх по круглой каменой лестнице к памятнику, с которого было видно весь город. Нил шел на два шага впереди, я плелся сзади, держа руки в карманах. Там почти никогда не было людей, машин – подходящая локация.

Мы сели на каменные блоки, которые опоясывали мемориал по периметру горельефа.

Сверху город был похож на видеоролик с мотогонок на быстрой перемотке. Золотые кольца фонарей и фар сливались в один узор, перемешиваясь с цветными таблоидами, мигалками скорой помощи, магазинными вывесками и сферами людей на улице, образовывая живую тягучую взвесь с черным круглым пятном в центре. Этой темной отметиной была обесточенная улица, на которой зеленый автомобиль влетел в трансформаторную будку.

Снизу доносились крики. По периметру черной дыры на центральной площади раздались несколько взрывов. Через минуту, как по команде, фонари начали гаснуть, расширяясь по кругу в идеальном контуре темного пятна.

Мы смотрели на город, а он следил за нами, не отводя своего огромного сияющего глаза от двух темных силуэтов на монументе.

Нил сидел и смотрел вниз, обкусывая губы. На его детском лице засохли грязные соленые потеки, протянувшиеся вдоль щек к подбородку. Он отбивал пяткой по мраморной плите ритм какой-то песни.

– Я боюсь высоты, – очень тихо сказал Нил.

Я повернулся в его сторону. Сильно хотелось переспросить: «Что, Нил? Ты чего-то боишься? Как интересно». Но, я не стал. Похоже, это был первый раз за все время нашего знакомства, когда он решил рассказать о себе, чем-то поделиться.

– Еще длинную такую скользкую, по стенам ползает.

– Сколопендра?

– Сколопендра, вспомнил, – его передернуло всем телом, – ее да. Я на нее в детстве на даче голой ногой наступил, когда эта дрянь ползучая мою собаку укусила. А она ядовитая была, мне мать так сказала. В больницу сразу поехали, два дня наступать не мог. Из ноги ее острые лапки вытаскивали, не знаю, как они там называются. До сих пор ловлю фантомные боли в ступне, когда в голове ее представляю.