Поэма о солнце - Полина Борискина

чистые лавочки и новые яркие фонари, которые почему-то намного выше посаженных вокруг деревьев. Не знаю, кто заранее спроектировал здесь все, но фонарные лампы, нависающие над кронами ясеней и кленов, удачно рассеивают свет сквозь ветки и листья, создавая иллюзию электрических лучей. Вышло очень уютно. Издалека парк похож на ботанический сад в теплом металлическом освещении.

Нил достал из рюкзака сухарики со вкусом «салями» и предложил нам с Лу.

– У меня гастрит, – который раз напомнил я, – но все равно спасибо.

– Не, не, не, убери это. Видеть больше не могу что-либо со вкусом или запахом колбасы, – Лу демонстративно закрыла пальцами нос и искусно изобразила пантомиму «блюющий мальчик на ладошку», – сама ее придумала.

– Почему, – спросил ее Нил и посмеялся.

– Я их переела. Еще три недели назад, до ветрянки, отца перевели с оружейного на мясокомбинат. Поставили перед выбором – либо понижают в должности, либо на то же место, но в другой цех. Он, конечно, согласился на второй вариант. Теперь даже чуть больше платят. Первое время чувствовали себя мясными магнатами, папа почти каждый вечер приносил пакеты с консервами, мясными рулетами, сосисками, паштетами, и свиными ножками. Мама наварила 8 тазиков холодца… На пятом я удачно заболела ветрянкой, аппетит сразу пропал. Все еще воротит – особенно от этих паштетов с гусем на этикетке… У нас, кстати, до сих пор стоит открытая баночка на столе, третью неделю не портится. Клянусь, даже запаха нет. Может, консервы вообще не имеют срока годности…

– Это вряд ли, – задумался я.

Мы подошли к белой палатке, Нил доедал свои сухарики, засыпая крошки со дна пачки себе в рот.

Смял и бросил на тротуар.

– А ну ка подними! – возмутился я, – и выкинь в урну. Она в шести метрах от тебя.

– Нил, ну не будь свиньей. И вообще оштрафовать могут, – подхватила Лу.

Нил в ответ покривлялся, поднял красные от холода ладошки к верху, саркастично извинился и с сигаретой в зубах пошел выбрасывать пачку в урну.

– У тебя руки краснющие от холода, я тебе перчатки подарю, – с интонацией заботливой мамы проговорила Лу ему вдогонку.

– Сицилия, я мужчина, а ты женщина… девушка, – начал пояснять Нил, – вот ты и носи свои перчатки. Мне отлично, – смягчился он.

Вообще-то Нил и правда был не из разряда изнеженных парней. Он, как матерый уличный пес, носился по всему городу, занимаясь своими зачастую сомнительными делами. Тоненькая короткая черная шапка, кожанка, черные джинсы и заправленные в толстые высокие гольфы – самая теплая вещь в его гардеробе. Всегда с красными широкими руками и сигаретой в зубах на улице в любую погоду: ветер, снег, мороз, дождь, – решал проблемы не свои, но целого города – это точно.

На улице температура уже месяц держалась на отметке 8-9 градусов. Не критично, но холодает. Неприятная погода. Поэтому, я считаю, глупо морозиться, все-таки уже не май месяц на дворе.

– Ваш паспорт и посмотрите в камеру пожалуйста! – заучено проговорила женщина за стойкой в палатке.

– Мой паспорт! – положил я на стойку документы. – А куда смотреть? – начал озираться я по сторонам, но так и не мог с первого раза найти камеру, которая была прямо перед моим лицом.

«Щелк!» – раздался звук от камеры. Меня ослепило.

Вот даже думать не хочу, с каким выражением лица я получился на снимке. Это мое проклятие – фотографии на документы.

В 7 лет мама повела меня фотографироваться на заграничный паспорт. На тот момент у меня было модное пацанячее каре, которое мама убирала за ушки – до 12 лет они торчали. Первые три года моей жизни мамуля переживала за мое будущее и иногда приклеивала мои уши пластырями к голове. Все гости, особенно друзья отца умирали со смеху. Тогда-то она решила оставить эту затею. Но ушки – это еще ладно. В тот день я был с температурой и обветренными губами. На фото я вышел как раздутая и очень грустная мартышка.

В 14 лет, помню, решил сбрить бровь в свой день рождения… А вот для пропуска в университет я пришел фотографироваться с похмелья. Вид был такой, будто с иглы слезть не мог пару лет. Но, к счастью, такая же унизительная процедура ждала Нила и Лу.

***

Мы покорно стояли в очереди на вакцинацию. Сзади началась непонятная суета, поднялся шум. Люди начали смотреть в окошки палатки, что-то громко обсуждать и улыбаться. Люди завопили, начали хлопать в ладоши. Мы с ребятами тоже подбежали к пластиковым окнам белого шатра.

Все смотрели на мужчину, который шел по дороге в сторону выхода из пункта вакцинации. Он светился. Первый привитый человек в нашем городе. Я долго глазел на него – с точно таким же выражением лица, как в 8 лет на свою новенькую раскладушку LG с игрой «караоке».

Мужчина видел, что вся палатка пялится на него и показывает пальцем. Вот уж я не хотел быть на его месте… Хотя нас всех это ожидало.

Этот Каспер настолько смутился, что вмиг покраснел и попытался сойти с дорожки, чтобы сократить путь до выхода из парка. Только вот он весь покраснел. Полностью. Его контур начал отсвечивать красными оттенками, как в экране тепловизора.

– Может он болен? – сначала подумал я и бросил вопрос в сторону ребят. – По телевизору врачи рассказывали, смотрели?

– Не, – покачала головой Лу, не отводя взгляда от мужчины, – в случае заражения он должен светиться розовым. А у него сфера едва отливает красным.

Через 3 минуты, когда мужчина достаточно далеко отошел от пункта вакцинации, контур поменял цвет обратно на белый.

– Вот, видите! – крикнула Лу, подтвердив свои слова. – При внутреннем воспалении он бы, наверное, постоянно светился одним цветом. А тут цвет контура поменялся…

– Мужчина-хамелеон, – подытожил Нил.

Мы все посмеялись, хоть и слова Нила могли иметь зерно здравого смысла.

– Может сфера передает цветами любую реакцию организма? Эмоции, чувства, настроение – все это тоже, – предположил я.

– Б52! – крикнула женщина за стойкой. Подошла моя очередь, и я пошел в кабинет врача.

***

– Это больно? – спросил я медсестру с иглой и раствором в руках.

– Как комарик, – ответила полная женщина и ударила ногтем по шприцу,

– Ай… – тихонечко произнес я в эту же секунду.

– Рукав закатите.

– А долго будет заживать? – начал я сыпать вопросами. На тот момент мне было катастрофически важно это знать.

– Нет, с ваткой походишь пару часов и все, – ответила девушка в белом и взглядом указала на мой правый рукав.

– А мне вот укол в лагере делали, чтобы не тошнило – было больно, кстати, – попытался вывести я медсестру на откровенный разговор.

– Мы не в лагере.

– Но это тоже похоже на укол, – сделал я логическое заключение.

– Мужчина, мне здесь сидеть еще 8 часов с такими же болтунами, как вы. Это не больно, заживет быстро, крови не будет, вы