Поэма о солнце - Полина Борискина

едва заметными радужными полосами. За ним – на той стороне виднелись подсвеченные желтыми лампами развалины. В тусклых сумерках улицы они горели самым ярким пятном, напоминая погребальную Стелу.

Если бы мне поручили подобрать иллюстрацию к трагедии Пушкина «Пир во время чумы», я сфотографировал бы разрушенное крыло мясной фабрики. Там по-прежнему валялись груды с тухлым мясом, но дыма уже не было. Между черных кустов, возле ступенек, рядом с покореженными металлическими прутьями, везде друг на друге лежали мертвые животные: кошки, собаки, – кого смог разглядеть. Я не стал их считать.

В горле образовался ком размером с мячик для тенниса. Я почувствовал, что вообще ничего не могу сделать в этот момент. Да и мог ли когда-нибудь?

Я долго стоял и смотрел. Глазам было очень больно, но закрыть я их тоже не мог. Рядом проходили люди, все куда-то торопились, мчались. Один парень в спешке нечаянно или нарочно – пихнул меня в плечо со словами: «Замер посредине!»

Я оглянулся и понял, что стоял в самом центре потока проходящих женщин, мужчин и иногда зеленых курьеров с квадратными сумками, наполненными теплой пахучей едой. Они все увлечено разговаривали, толкались, кто-то бежал в сторону остановки в попытках догнать уезжающий автобус, другие просто шли, смотря вниз себе под ноги.

– Ну что ты там стоишь?! А?

Меня звала мать, но я не очень хотел возвращаться обратно в машину. Может это тот самый момент, чтобы набрать Дениса? В его компании было куда приятнее находиться. Но куда мы с ним поедем? Куда я вообще хотел бы поехать в этот момент?

«В Париж? Лондон? А может в вену?»

«В Париж? Лондон? …а может в вену?»

Стало весело и одновременно грустно. Эмоциональные качели – мой любимый вид транспорта. Самый родной из всех.

– Меня сейчас эвакуируют… Слышишь!

Я опять услышал голос мамы и почувствовал сильный трупный запах.

Огляделся во круг.

«Есть».

Под моими ногами возле сточной канавы валялась дохлая крыса. Она странно лежала на боку со вздутым брюхом, а вся морда была в чем-то желтом. Наелась и спит.

Я вернулся в машину. Мы ехали в полной тишине еще минут 10.

– Скажешь отцу «спасибо». Если бы не он, ты бы в этом обезьяннике на 15 суток застрял, а может и дольше, – сухо проговорила мама, продолжая смотреть вперед на дорогу.

– Да за что?! Мы с ребятами…

– Вы с ребятами! – перебила мама. – Где твои ребята, а?! Они тебя кинули, одного оставили. Общаешься, черт знает с кем… Я запрещаю тебе с ними шататься.

– Мам, успокойся, они ни при чем. Мы стояли возле завода. Там вообще очень темно было, Нил с Лу думали, что я с ними побежал. Но я… – в голове всплыл образ белого мужчины, которой лежал на земле, точно грязный забытый манекен на складе.

– но…я, мам, не смог.

– Вечно ты ни черта не можешь. Почему они могут, ты нет? Или хотел погеройствовать?

– Причем здесь…

– Притом. Отца ночью выдернули, я не спала, ты весь побитый, грязный – позорище. Где телефон?

Мама достала из бардачка мой телефон с трещиной посредине и начала трясти в руках.

– Вот он!

Кинула мне на колени.

– Спасибо большое, – сказал я, не смотря в ее сторону.

Я облизал сухие губы, и на них выступили две трещины. Защипало.

– Его какой-то наркоман под мостом нашел, в ломбард сдать пытался. Друг твой, наверное, очередной.

Я закрыл глаза и улыбнулся на левую сторону. В ухе послышался глухой треск – снова лопнула губа.

Мама

В коридоре небрежно стянул с себя ботинки, а шапку, куртку и остальную одежду сразу кинул в стирку. Моя обувь была похожа на два сваленных в грязи валенка. Придется выкинуть. Зато в запасе были старенькие, но довольно практичные бежевые кроссовки Nike. Правда, по сравнению с моими родными гавнодавами – светлые тихонечко стояли на полке и трясли в ожидании первой уличной драки, где с меня их скорее всего просто снимут. Да и плевать, стану йогом – буду ходить босиком по стеклу.

Я взглянул на руки, они были полностью разодраны до локтей.

В одних трусах и грязных тряпочках, которые называются «носки», я зашел в комнату и встал перед большим зеркалом, чтобы посмотреть на себя во весь рост – до сих пор не знал, насколько плохо я выгляжу.

Распухшие сливы с красными и фиолетовыми трещинами вместо губ; модный румянец на правой щеке в виде продолговатой ссадины; запутанные пыльные крючковатые волосы возле ушей; синее растянутое по левой стороне ребер пятно до пупка и грязные ладони с запекшейся кровью между линий. Молод и свеж.

Я повернулся боком, из головы точно вверх торчали две шишки, которые делали меня похожего на Хеллбоя. Только вот ростом я был не 2 метра и весил не 230 кг. Но в остальном – вылитый Анунг Ун Рама. Я поднял руку в сторону и напряг бицепс – больше похоже на сломанную вешалку. Жалкое зрелище.

– Кушать! – крикнула мама с кухни.

– Сначала в душ схожу. Я пока не голоден, – крикнул я в ответ.

Отца снова не было дома, он много работает. Скорее всего, продлили смену. Хотя на его месте я бы тоже предпочел задержаться.

– Иди кушать! – она повторила.

Я выдохнул громче, чем обычно, и зашел на кухню. Я встал в дверном проеме в самом непрезентабельном виде – в чем мать родила – ну еще в серых трусах, и дырявом левом носке, который еще не успел снять.

– У тебя со слухом все нормально? – спросила мать, стоя спиной ко мне. Она выкладывала со сковородки мясные шарики мне в тарелку.

– Да, просто с пониманием не очень, – ответил я.

Мама развернулась в мою сторону.

– О господи, сын. Иди отмойся.

– Туда и планировал.

Мама сменилась в лице.

– Язык бы твой поганый…

– Согласен! – улыбнулся я в ответ и похромал в душ.

***

Я смотрел на выстреливающее водяными стрелами орудие пыток и не знал, как подступиться к нему, чтобы не умереть от болевого шока.

«Такс, давай как в вальсе: вперед правой, назад левой». – Я занял устойчивую позу, чтобы в случае неудачного погружения под душ, не поскользнуться на кафеле и опять не рассечь затылок. Слышал, если хорошенько повредить эту часть мозга, можно лишиться зрения. Я постоял еще с минуту, но так и не смог придумать подходящую шутку на этот факт – расстроился, но не сильно.

– Первому игроку приготовиться… – проговорил про себя. В носу все еще стоял тот ужасный приторный землистый запах.

Я настроил душ и, сжав глаза, встал под струю теплой воды.

Выдавил на ладонь синий гель для душа и растер по груди – защипало. Потом зажгло по всему тело. Я чувствовал себя первоиспытателем в экзотической процедуре пилинга живыми пираньями. Вода и мыло разъедало все трещинки, ссадины и царапины вдоль тела. Под ногами собралась красно-серая мутная