Поэма о солнце - Полина Борискина

Парень осмотрел меня снизу верх

– Слушай круто… – продолжил граффитист. – И часто ты так с чемоданом гуляешь?

Я на минуту забыл про существование своего походного узелка, в котором мог даже сам уместиться.

– Нет, вообще-то только сегодня.

– Яясно, – протяжно ответил Даниэль. – Я внизу тусуюсь, если хочешь, пошли со мной.

Я одобрительно кивнул, и мы начали спускаться.

Чистое искусство

Мы подошли к тоннелю, завернули за угол и спустились еще на 10 метров к маленькой быстрой речке под мостом. На земле валялись 3 баллончика с краской, а на бетонной плите стоял желтый музыкальный проигрыватель. Даниэль нажал на круглую кнопку и заиграла классическая музыка.

– Красиво, – посмотрел я на разрисованную стену. – Твоя работа?

– Ага, – ответил молодой Бэнкси7 и начал укладывать разбросанные баллончики в свой рюкзак.

На коричневой стене акриловыми потеками засыхали три женских силуэта в белых платьях и того же цвета высоких гольфах до колен. Они держали друг друга за талию и пританцовывали, изящно отставив правую ножку в сторону. А та, что была посредине, стояла с поднятой вверх немного изогнутой рукой, призывая обратить на них внимание. Красный, белый, черный – чередовались цвета волос трех женщин слева направо. Этот рисунок не был похож на привычное яркое граффити: оно выделялось на фоне блеклой стены, одновременно сливаясь с местом, в которое меня привел Даниэль.

Не уверен, каким именно чувством я бы описал свои ощущения, но точно могу сказать, что было приятно смотреть на рисунок и разглядывать стройные высокие силуэты на коричневой стене. Да, именно приятно.

В этот момент ритмичная мажорная композиция сменилась другой – минорной. Я услышал скрипку, звуки клавиш, и чуть позже вступил контрабас.

– Не ты случайно щиты рекламные рядом с торговым центром разрисовал? – спросил я.

– Желтые?

– Да. Твоих рук дело? Трудно, наверное, было…

– Нет, не я. Вообще не понимаю, зачем это сделали. Я такое бы рисовать не стал и показывать тоже, – быстро проговорил Даниэль.

– Почему?

Он нахмурил брови и отвел лицо в сторону, приложив к губам указательный палец правой руки. Потом щелкнул двумя пальцами и развернулся к своему рисунку.

– Тебе нравится? – спросил он, взглядом указывая на трех женщин в белых платьях.

– Да… очень даже. Не видел раньше подобного стрит-арта в нашем городе.

– Воот, – протяжно начал он. – Как бы ты их описал?

Я подумал пару секунд и сказал первое, что пришло на ум.

– Эти девушки… – я старался подобрать самое верное описание, – они спокойные и красивые. Наверное, я бы пригласил одну из них потанцевать.

Даниэль тихо усмехнулся на правую сторону, но улыбка почти сразу исчезла с его лица.

– А те желтые таблоиды, понравились тебе?

Сразу после вопроса я почувствовал знакомый трупный запах, а перед глазами появился образ растянутой по земле собаки с желтой пастью.

– Они правдивые, но ужасные.

– А кому нужна эта правда?

Я пожал плечами.

– Тебе не нужна, мне тоже. Так в чем смысл? – продолжил он.

– Думаю, кто-то пытается достучаться до людей, изменить что-то или кого-то… – предположил я.

Мой собеседник тут же переменился в лице: было похоже, что он разочаровался в моем ответе.

Даниэль достал из портсигара самокрутку, поджег ее и начал курить, внимательно рассматривая результат изящных акриловых линий на коричневом фоне.

Из-за нависшей тишины мне стало не по себе. Казалось – я ляпнул что-то неправильное или даже оскорбительное.

Мелодия снова сменилась.

– Почему классика? – спросил я.

– Мне нравится, – заинтересованно начал Даниэль. – Она делает меня счастливым. Клавиши и струнные создают микровселенную в моей голове, обтекают мой больной мозг, когда я устаю или не могу сосредоточиться. Я всегда ее слушаю: когда мне хорошо или плохо, или нормально, или никак. Она вытаскивает меня наружу, подбадривает. Классика, наверное – самая щедрая музыка, добрая, самая одинокая и поэтому безвозмездная.

Даниэль достал еще одну самокрутку и протянул мне. Я поджег и затянулся. Самодельная сигарета была очень приятная на ощупь: маслянистая и мягкая. Ее было легко крутить двумя пальцами.

– Что значит щедрая и одинокая? Как это относится к музыке?

– Слышал что-нибудь о чистом искусстве?

– Знакомо, – утвердительно произнес я, – но не совсем понимаю суть. Вроде в поэзии было что-то похожее: Тютчев и Фет, кажется, писали в этом жанре.

– Это не жанр, но ты близок. И да, они были представителями этого направления в творчестве, – сказал Даниэль и занял удобное положение на большом сером камне напротив своего рисунка. – Чистое искусство является скорее эстетической концепцией, формой восприятия и взаимодействия в мире, – он поднял обе кисти и начал жестикулировать в такт словам. – Поэты и художники, особенно музыканты – многие из них не хотят участвовать в событиях, которые разрушают общество. Они создают нечто отстраненное и прекрасное, намеренно игнорируя ужасы этого мира. Делают вид, что их это не касается.

– Разве это правильно?

– А разве это плохо?

Даниэль выдержал паузу и продолжил.

– Я нарисовал это, – он указал на стену, – после того, как увидел животных на площади. Я живу напротив. Утром вышел покурить на балкон, но опрометчиво взял с собой кружку с горячим чаем – она упала мне на ногу, когда я разглядел среди кирпичей полсотни маленьких трупов. По-моему, в мире слишком много херни. И если есть возможность хоть куда-то от нее убежать, спрятаться, не видеть и не слышать – я не стану упускать этот шанс. Посмотри на мой рисунок, – он развернулся лицом к стене, – разве он напоминает, как нам всем погано живется?

– Нет.

– Нет, именно. Я хочу любить, смотря на этих девушек. Молодость, красота и легкость – вот, что я вижу. Я это чувствую, а не переживаю. Улавливаешь разницу?

– Вроде.

– Так же с классикой. Я пропитываюсь положительными эмоциями, как губка, и уже не получится всосать лишнего. Я оставляю всю гадость за пределами, отстраняюсь от нее. Так живется проще. Да и мир кажется не таким скверным. Главное – внутри сохранить это тепло, понимаешь, чувствовать его, взращивать и подкармливать. А когда его станет слишком много, когда оно полезет из всех щелей – подари его кому-нибудь, поделись. В этом и есть секрет счастья. Тебе не будет жалко. Люди вообще не жадные – многие просто не знают об этом.

После того, как Даниэль закончил говорить – он затушил самокрутку и положил бычок в карман рубашки.

– Как оно? – спросил он, кивая головой на сигарету, которой со мной поделился.

Я среагировал на его вопрос только спустя минуту. В голове, как в старом любимом тетрисе с желтыми кнопками, аккуратно укладывались кирпичики информации, которую я только что узнал. Я чувствовал себя той самой губкой, которая стремительно поглощает все слова без остатка. Мне нравилось то, о чем он говорил.

– Какие у тебя планы вообще?

Я вернулся в разговор.

– Да никаких. Я просто гулял, и вот… оказался здесь.

Даниэль немного прищурил глаза.

– Могу познакомить со своими друзьями. Ты как?

Планов у меня действительно не было никаких. Да