Gelato… Со вкусом шоколада - Леля Иголкина

— Что я?

— А-а-а, забудь! — отмахивается, как от назойливой мухи.

— Быстро как-то, — несу Смирнову в сторону ванной комнаты. — Не находишь? Потанцевали и уже несетесь в ЗАГС?

— Э! Помедленнее и спокойнее, — озирается в попытках направление нашего движения понять. — Э, любезный, чики-рики! Куда это мы идем?

— Любезный? — ухмыляюсь, вздергивая угол губ.

Любимое, почти запатентованное выражение моего отца звучит из уст Смирновой чересчур развязно.

— Куда идем? — качает ногами, подпрыгивая у меня на руках.

— Тебе нужно освежиться, цыпа? Уж больно ты горяча.

— Я в душ не хочу.

— Достаточно того, что туда хочу я, — ногой толкаю дверь, а задницей придавливаю выключатель.

— Петя — нет! — Тонька полосует меня, окатывая блеском своих глаз. — Немедленно поставь меня, — пытается подвести гипноз и неслабое психологическое вливание.

«Только ни черта здесь не сработает, малыш!» — прищуриваюсь как будто глохну от ее пронзительного голоса и, зайдя в кабину, локтем быстро задвигаю стеклянную дверь, гарантированно отрезая нас от мира.

— Ты скоро об этом пожалеешь, — выставляет мне под нос указательный палец, кончик которого я незамедлительно прикладываю на зуб. — Я предупреждаю! — раздает угрозы. — Тебе не поздоровится. Спорим?

— Нет, — быстро отвечаю. — Спорить больше не будем.

— Серьезно, что ли? — жмется ко мне, теперь скрестив руки на груди. — Нет?

— И ты с первого раза прекрасно все расслышала. Нет! — опускаю ее и подталкиваю к стене под лейку. — Сейчас будет горячо! Зажмурься, что ли, цыпа.

— Еще раз скажешь «цыпа», — выставляет пальцы, формируя из них звериные когти, — я тебя до крови раздеру.

— Приму к сведению, но ничего не обещаю.

— А ты все же, — прищуривается, подбирая сочное определение, — красивый гад!

— За красоту не стану благодарить.

— Не стоит, — задирает голову, подставляясь под крупные капли. — Погорячее, если можно.

— Шкурку не опалишь?

— А ты меня полечишь, — гладит грудь, размазывая капли по смуглой коже, заводит ладони в подмышечные впадины, сжимает полушария, приподнимая и выставляя их вперед, на обозрение, фактически насилуя мои глаза.

— Еще чего-то хочешь? — касаюсь взглядом выставленных прелестей.

— Угу…

Совместное купание под душем после премьерного секса с Нией превратилось во второй заход и бесконечный петтинг между третьим и долгожданным отходом ко сну. Устала девочка за долгий вечер и половину бессонной ночи — опять моя вина.

Ее голова сейчас покоится на моей руке, а сама Тоня располагается на боку, спиной ко мне, уперевшись голым задом в пах. Перебрасываю вторую руку через ее тело, притягиваю к себе и утыкаюсь носом в немного влажные отросшие темные волосы.

Забытый или невозвращенный специально ключ от моей квартиры… Испорченный, по всей видимости, десерт, так и оставшийся стоять на журнальном столике… И суетящийся пес, который никак не может отыскать свое место, чтобы там устроиться на ночлег, свернувшись пластиковым калачом. Для полноты картины не хватает только чьего-нибудь неподходящего звонка.

Перегибаюсь через спокойно сопящую Тоську, фиксирую темный экран моего смартфона, валяющегося на полу возле перебирающего лапами электронного щенка.

«Пусть в этом доме сегодня будет гробовая тишина» — мысленно заклинаю высшие силы сохранить наш покой и не провоцировать только-только вот заснувшую роковую тьму, у которой женихов, что мусора из семечковой скорлупы.

Глава 32

Петр

Я помню одного задрота. Кажется, урода звали Владом. Как будто чистая и светлая любовь Смирновой, серьезное увлечение и далеко идущие планы. Уж больно Тонечка была приветлива с ним и неожиданно мила. Или это она меня дразнила? Подталкивала в спину, торопила события, в нечестную играла на очередное нехорошее пари.

Точно! Мелкая меня дразнила… Дразнила, например, когда, рассиживаясь напротив нас с Элькой, целовала мужика, который отстранялся, а после, отвернувшись от нее, вытирал рукавом обмусоленные Смирновой пухлые губища. Она как будто бы очки себе крестила, мол:

«У меня, „Петруччио“, вот так, а у тебя там что?».

Я, не задумываясь, тут же сделал ход конем — я, сука, спешным образом женился на Эльвире.

«Ах ты ж… Маленькая дрянь!» — через опущенные ресницы разглядываю утреннее дефиле, организованное Нией в свободном помещении моей квартиры.

Терпеть не могу, когда однодневные девицы напяливают мои рубашки, подкатывают рукава, расстегивают пару-тройку верхних пуговиц — да что я, в самом деле, скромничаю, — оголяются шалавы до пупа; специально задирают подол, демонстрируя располосованные шлепками ягодицы и матовые бедра, на которых ночью были мои руки, губы, зубы, член. Совершенно не въезжаю в эротизм такой картины. И потом, создается впечатление, что у крошечки как будто нет своих вещей. Какого, спрашивается, хрена она обрядилась в шмотки, которые ей однозначно велики?

Терпеть не могу. Ненавижу. Брезгую, как возможный вариант. Но Тосику стопроцентно идет мой наряд. Возможно, потому, что это… Моя маленькая Ния?

Кряхтит, согнувшись в три погибели и отклячив к небу мелкий зад, а я натягиваю до подбородка одеяло, переворачиваюсь на бок и… Определенно ощущаю сучье неудобство — правая рука полностью оглохла и напрочь онемела. Я вообще не чувствую ее. Видимо, отлежал и от неудобного положения конечность сильно затекла. Или Тонькина макушка передавила ночью кровеносные сосуды и перевела руку в крайне неприятный режим:

«Здесь, деревянный мальчик, намечается гангрена! Будем резать, не дожидаясь перитонита вкупе с сепсисом».

Из другой, конечно, оперы слова, но истина все еще жива.

С небольшим усилием подтягиваю верхнюю конечность на себя и как будто с корнем выдираю изголовье мебели:

«Что за странные дела?».

Кровать раскачивается, а Тоня распрямляется, но по-прежнему располагается ко мне спиной. Она неторопливо поворачивает голову и смотрит с похотливой лыбой в мою сторону, вполоборота скашивая взгляд.

— Ты уже проснулся? — очень тихо спрашивает. — Велиховчи-и-и-ик?

Не отвечаю и глаза не открываю. Странное ощущение в запястье. Что-то неприятно сдавливает место сочленения предплечья с кистью. Тузик шлепает ко мне и останавливается возле.

— Еще спишь, что ли? — наклоняясь, шепчет. — Петя-я-я? Ты сова, да? — пальцами касается сначала лба, потом щек и, немного отодвинув одеяло, проводит ими по пока еще прилично обнажившейся