Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

— Дима! А я тоже — "телка?" — полукокетливо спрашивает Катя, закусив нижнюю губу.

— Да, — говорю. Но думаю «нет».

За этот вечер она так достала меня своей холодностью, что я готов был уйти в монастырь и до конца своих дней петь четвертый псалом. Она постоянно отвлекалась, и, казалось, ее мысли витали гдето в Западном полушарии. Пила мало, но курила одну сигарету за другой. единственное, что, может быть, ее оправдывало, так это то, что жрать было всего ничего: вареная картошка, севрюга и зеленый горошек. А есть она любит жутко! — ест много, да еще к тому же ужасная привереда.

Я хотел показать несколько карточных фокусов, но с таким настроением не мог сделать даже примитивный двойной вольт. Фокусник Фрид — мой карточный учитель, сказал бы: "Дайте ему в руки стеклянный хуй, так он и его разобьет и руки поранит!"

Пятница завел будильник на полночь, а в 11 перевел стрелки на час вперед. Мы дружно подняли бокалы с шампанским, в котором мне хотелось утопиться.

В такси я пожалел, что у нас нет пуленепробиваемого стекла между салоном и местом водителя, как в машине Бормана, потому что тихо говорить я уже не мог. Пять минут я готовился и, когда мы подъехали к площади Ногина, сказал:

— Катя! Я попал в дикий переплет.

— Что случилось? — заботливо спросила Шкатулка таким тоном, будто подумала, что от меня забеременели восемь школьниц.

— Я люблю тебя, Катя! — выпалил я, взял ее руку, стянул перчатку и стал целовать. Мне показалось, что ее рука лежала в морозильнике. Но в какой-то момент я почувствовал, что Катя тоже женщина, а не мумия, и, вероятно, преступил границу дозволенного. Она моментально отдернула руку — на все, что касается секса для меня наложено абсолютное табу.

— Когда мы выйдем из машины, я тебя поцелую, безоговорочно сказал я. Катя молчала. Вероятно решила, что такому зануде, как я, легче уступить, чем доказать, что не хочешь.

Я попросил водителя подождать, безуспешно попытался исполнить в лифте угрозу, пока он тащился до третьего этажа, вернулся в машину и уехал домой.

???

С Забором я встретился первый раз в феврале 1982 года, хотя мы были наслышаны друг о друге довольно давно. Мне позвонил Хан, пригласил меня с Анечкой в бар и сказал, что будет с девушкой. Девушкой оказался Забор. Он уселся за столик и сразу, "с пылу-с жару", стал рассказывать о своем очередном несчастье — ему опять не удалось уговорить отдаться какую-то девицу. Забор мне понравился. В нем не было хановско-скорпионовской наглости и позерства, а была какая-то тихая, вкрадчивая «просачиваемость». Впоследствии Картина, злая на язык хановская жена, прозвала его "тихий блядун".

Зная о нашем «матриархате» и о том, что я поеду в гости даже к Ясеру Арафату, если Катя соблаговолит составить мне компанию, Забор позвонил моей платонической girlfriend (с моей подачи) и пригласил нас в гости. Катя согласилась. А мне могла бы отказать. (А Забор, если бы родился на Западе, скорее всего, был бы сутенером).

Пока мы дошли до Рижской, Катя прожужжала мне все уши моей самой любимой фразой: "Дима! Возьми такси!" Но если уж я уперся, меня ничем не прошибешь. Мы проехали шесть остановок в лучшем в мире метро (в вагоне стоял синтетический запах французских духов, перегара, немытых подмышек и сухой колбасы), прошли километра два по абсолютному бездорожью, после чего попали к Забору.

Я устаю подробно описывать каждую встречу. У меня неплохая память, и я помню каждую Катькину фразу, каждый взгляд и каждый жест. Но лучше всего я помню, во что она была одета. В этот день она наконец-то нашла применение имеющим ко мне некоторое отношение бусам.

Весь вечер нам гадала Заборовская прабабка, которая была старше ХХ века. Впрочем, я бы предпочел, чтобы Кате гадал м-р Финбоу из "Смерти под парусом" Ч. Сноу. Уж он бы вытянул из нее не меньше, чем из Эвис Лоринг.

Каким-то образом разговор перешел на военные лагеря. Тут уж меня не остановишь. Хотя прошло почти рассказывали нашим дамам, что такое "электрический стул"? и сколько воды вытекает из общевойскового защитного комплекта (ОЗК) после марш-броска; рассказывали, что йодом и зеленкой можно вылечить все болезни; что изучать станции Московского метрополитена можно и не будучи в Москве?; что перловая каша небесного цвета тоже бывает съедобной; что бромистый калий, добавленный в жрачку, обладает потрясающим антисексуальным эффектом; что ходить можно по трем «направлениям»: строевым шагом, бегом и с песней; что "стоять на тумбочке" — вовсе не значит залезть на нее с ногами; что складка на гимнастерке иногда является признаком респектабельности; что если бы дней было не 90, а 91 — мы бы повесились.

Кстати, если вы хотите узнать поподробнее, что такое военные лагеря Технологического института, я могу процитировать письмо моего друга Толстого, мастера спорта по вольной борьбе. В сокращенном и практически освобожденном от мата виде оно выглядит следующим образом:

Скотина, здравствуй!

Милый друг! Срочно напиши мне письмо с описанием той, так любимой мною жизни. Я уже обалдеваю от всего происходящего. В принципе я готов был ко всему, но такого кошмара! Все немного легче, так как я в итак и вот печатаю «профессионально» на машине «Оптима». А остальные в это время трахаются на полигоне с ОЗК, ну, я надеюсь, что ты знаешь, что это такое. Но чувство, что тебя могут отодрать в любую минуту не покидает меня с 1 июля. Здесь сержанты так спать мешают, что потом ходишь весь день, как будто с тобой провели анальный половой акт…

Братан, умираю, привези мне сюда какую-нибудь телку, все равно, какую, лишь бы со всеми женскими атрибутами. Прошла неделя(!) воздержания.

Тут такая халява стала вылезать на поверхность: у одного мама, у другого дядя, у третьего рука волосатая — ну просто обалдеть можно… Я же, как всякий тихий и маленький человек, послал весь этот раскардаш к чертовой матери и вот сижу себе и печатаю. Иными словами, чтобы как-то облегчить свое положение, надо работать в штабе. Ну, черт возьми, как устану, не могу печатать без ошибок. Здесь, чтобы жить хорошо, надо иметь рублей 500, тогда можно послать столовую нахуй. и покупать жратву в магазине — уникальное место. Но это еще не все. Здесь еще письма перлюстрируют — за такое письмо сразу пиздец.

Уже имеются кандидаты, которых я лично изобью на станции «Ногинск» после лагеря.

Продолжаю писать после ужина. Сейчас кто-то стащил в солдатской все деньги и на плацу ебут бойцов. Там в этой чайной работает местная шлюха, зовут Наташа, по-видимому, ее трахают все офицеры части по очереди. Я тоже хочу, но, естественно, хер чего получу. А жаль!

Свиридов растер себе всю промежность и ходит теперь, как пингвин. Экзотика! Вчера он достал бритву и пугал сержантов и курсантов всего батальона. Этот халявщик выворачивается наизнанку, хочет уехать отсюда работать в Москву, на военную кафедру, но у него ничего не выйдет.

Братан! Ты когда-нибудь видел, как пьют одеколон. После присяги я подарил сержанту нашей роты флакончик одеколона. Ты бы видел, какой он был благодарный! Глаза его слегка увлажнились и долго блестели; потом от него пахло, как из парикмахерской.

Комары здесь совершенно невероятных размеров, как шакалы, и им монопенисуально кого кусать, хороших парней, вроде нас, или всякое отребье, которое лижет жопу всем прямым и непосредственным начальникам.

Здесь, говорят, добавляют в жратву какую-то дрянь! Ходят слухи, что KBr?. Это для того, чтобы солдат СА не отвлекался на всякого рода туфту, как-то: девочки, мордочкой сержантского состава и своих товарищей, воспоминания о прошлой жизни, нехорошие книжки, кроме, разумеется, установленных газет, и думал только о благах, какие предоставляют армия и ебаный флот.

Изложу вкратце будни нашей в/ч.

Ужин. Сыро. На душе дерьмо. Столовая. Дурные запахи, звон посуды. На первое подают кашку, черт знает из чего, на второе чай с 4-мя кусками сахара; кашка подается с рыбой, в которой полным-полно гельминтов?. Сначала бойцы не верили, но после демонстрации глистов во всю длину на столе, прониклись. Теперь обжираюсь глистастой рыбой. Ты ведь знаешь, я парень без комплексов.

Остановлюсь на подготовке ко сну и на сне. Подготовка ко сну начинается с чистки зубов. Далее, натягиваю шерстяные носки толщиной в палец — подарок моей бывшей подруги, затем «олимпийку» и штанишки. Ночь можно считать удавшейся, если не звенел браслет от часов, когда трясешься от холода. Кончается вся эта процедура криком "Рота, подъем!", и все начинается сначала. Душа моя изнемогает, чувствую себя, как говно в консервной банке, — читай «Черви» Флэнагена. Иногда бывает все абсолютно по фигу, а сегодня посмотрел я в голубое небо, и стало так нехорошо. Оказывается, это так тоскливо ощущать всю безысходность своего положения, когда ты живешь, как собака, которая знает, что вечером ее должны покормить. Когда все это кончится, я, наверное, стану самым активным пацифистом. Да это еще хуйня! Тут некоторые льют слезы прямо в столовой. Только и пытаешься все переводить на юморную нотку: то облажаеиь какого-нибудь сержанта за его педерастический вид, то напишешь на березе нехорошее слово, надо попробовать помочиться кому-нибудь в сапог.