Литконкурс Тенета-98 - Автор неизвестен

В эту ночь я написал дурацкое письмо Кате Мороз, надеясь создать образец эпистолярного стиля:

Дмитрий — Кате

8 сентября 1984 г., ночь.

Электроугли — Москва

Писать я люблю. Если лишу, значит произошло нечто необычное в моей жизни, что-то значительное. Мне приятно писать о таком. В большей мере это, конечно, связано с женщинами. Я писал о девяти, самых близких для меня. Из всех только девять удостоились того, чтобы остаться на бумаге: моя первая женщина — мольбы молодого любовника; роман в письмах — продолжение курортного знакомства; первые опыты совместной жизни и последующее расставание не могли остаться незамеченными; бурная месячная связь, полная 3-х «с» — стрессов, сцен и страсти, и разорванная в течение минуты; Анечка, которая стоит в стороне от всех — женщин ближе нее у меня уже не будет, я даже испытываю чувство стыда, что лишу сейчас о ней, как об "одной из"; короткое, но очень насыщенное общение с путаной, попахивающее альфонсизмом; льстящая мне связь с замужней иностранкой, в которую я был влюблен 2 года; последней была известная тебе парикмахерша.

Писать о женщине, с которой меня не связывала постель, я, вероятно, не смогу. Это окончится фиаско не меньшим, чем конец лапы Борджиа. И все же один неудачный эксперимент я попытаюсь завершить еще одним исключением из правила — хуже не сбудет.

Могу тебя уверить — ничего приятного в признании ошибочности своей изначальной посылки нет. Но в данном случае компромисс с правдой приемлем примерно так же, как договор о взаимопомощи между Южной Кореей и Албанией.

В поисках новых форм общения я зашел в тупик.

Не сказать об этом — погрешить против истины.

Остается признать гипотезу и метод антинаучными и "канувшими в Лету". Если покажусь слишком грубым — прости. Нормальные отношения с тобой, разумеется, должны были предопределять близость. Ну, конечно, если бы я не был полный идиот, я бы трахнул тебя в первый же вечер — не сомневайся, ты не была бы исключением! Но рассуждать теперь о возможности успеха при условии шаблонного отношения к тебе — все равно, что дискутировать на 18-ом съезде партии.

Короче говоря, вопрос об ошибочности решен однозначно, как беременность.

Я не «выбрал» поражение. Я просто констатирую статускво. Ценить мою ненастойчивость — это не для тебя. Мне же представлялось настолько трудноразрешимым и, я бы сказал, трудоемким, ломать наши «дружеские» отношения, что я предпочел непоследовательную тактику выжидания. Чего выжидания? Вероятно, у моря погоды. Помимо этого, боязнь разочарования пугала не меньше, так как привязанность и элементарная логика уступили бы место раздражению и досаде.

Короче говоря, более менее меня все устраивало. Потерять я, в принципе, ничего не мог, хотя бы потому, что ничего не имел.

Но все это до поры до времени.

Сегодня чаша терпения лопнула и из нее вылилась желтозеленая горечь — "на губах страсти — полынь", как поется в старой песне.

Я никогда не испытывал от тебя чувства боли. Но мне достаточно того, что ты склонна к тому, чтобы любезно предоставить мне возможность испытать подобное ощущение.

Ты предашь меня.

Мои эмоции уже достаточно притулены. Я очень ценю и берегу свое внутреннее спокойствие. Черт возьми! Так зачем же мне совершенно сознательно себя травмировать? Не для того ли, чтобы доказать себе полное безразличие к самоистязанию?!

Несмотря на мое терпимое отношение к лицемерию, лжи, так называемой дипломатичности, полуправде, тенденциозности, с женщинами все же я был всегда достаточно честен. Что есть — то есть; чего нет — не обессудьте!

Слава Богу, что я еще не влюблен в тебя! Я легко переношу наши разлуки и вспоминаю тебя лишь изредка. Ты уже погубила то, что еще не родилось.

Меня бесит, с какой легкостью я расстался бы с тобой.

Меня раздражает отсутствие даже той легкой грусти, которая всегда сопровождает обоюдный разрыв. Мне не жаль проведенного с тобой времени хотя бы потому, что я не считаю его потерянным. Время, проведенное с женщиной — впрочем, я повторяю Моруа.

Прости, но я не могу даже заставить себя написать, что запомню тебя. Вряд ли.

А может быть, когда-нибудь то, что называется памятью, и раскроет передо мной образ милой танцовщицы, превратившейся в гимназистку. Но это сбудет лишь в том случае, если я увижу цирк.

У меня хватило ума не отправить письмо.

В эту ночь все рабочие моей смены поставили под сомнение мою либеральность. В эту ночь мы, как никогда, перевыполнили план, и к утру у меня стало исчезать желание взорвать родное предприятие.

???

После восьми экзаменов Катя оказалась на вечернем факультете МТИ. Ее поступление и все, что с этим связано, — основное и, наверное, единственное связующее звено между нами. Год назад я перестал появляться в Техноложке из-за боязни некоторых контактов. Катя вернула меня на Лесную, и я болезненно стал ощущать невосполнимую потерю прошедших шести лет. Я в МТИ, как чужеродное тело в здоровом организме Теперь каждого сотрудника, каждого студента института я стал рассматривать через мутную Катину призму.

Октябрь 1984-го. В этом месяце меня приютил Зайцевский манекенщик Пьер, живущий один в двухкомнатной квартире в Бескудниково. Я сразу же постарался сделать его телефон знакомым для большинства женского населения столицы. Были даже некоторые успехи. В частности, Сашенька Бенуа-Корсакова, подружка Хановской жены, которой я «сдал» квартиру ничего не подозревающего Пьера (после чего она сто раз повторила фразу "Ох, какой ты жук!"), была настолько очаровательным созданием, что я даже на день или два забыл о Кате. Но не больше.

Из октябрьских images я помню, что однажды случайно помог Кате купить билеты на Г. Гродберга, и мы вчетвером слушали орган: Катя, Ира — ее сестра, Маша — ее подруга и я, Дима — ее поклонник. Мне почему-то запомнилось, как Гродберг оригинально вскарабкивался на свое сиденье. Можно было бы что-нибудь придумать для облегчения ему этой задачи. Гарри сыграл "Токкату и фугу ре минор". За это ему спасибо. Я ждал, что он, может быть, сыграет хоральную прелюдию D-mol, но Гарри решил, что его почтут и без прелюдии.

Иногда мы гуляли. Говорил в основном я. И как-то раз, у «Жемчуга», рассказывая Кате «Фаворит» Д. Френсиса, я вдруг резко повернул ее к себе и задал самый дурацкий вопрос, который только можно себе представить:

— У тебя были мужчины?

Я всегда поражался ее умению уходить от ответов. Как, впрочем, и полному неумению выражать свои мысли. Неудивительно кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

Как впоследствии происходило не раз, платоническое влечение к Кате Мороз перебивало самые яркие сексуальные впечатления от любых девушек, с которыми я встречался. Но в то же время разнообразие партнерш не вызывало у меня эмоций отторжения (состояние, когда тебя утром выворачивает наизнанку), что неизменно происходило бы в случае наличия между нами близких отношений.

На самом деле я моногамен. Если бы я спал с Катей и в какой-нибудь момент с ней поссорился, то не дай мне Бог попытаться трахнуть кого-то в первые дни после конфликта. Короче говоря, если вы поссорились с любимой, я вам советую пару недель повременить и не "бросать в койку" кого попало для успокоения. (Если вы не хотите, конечно, чтобы вас стошнило прямо на партнершу, да простит меня Д. Сэлинджер).

???

Ноябрь. Первый раз я сорвался 7-го ноября у Хана. Хан еще не раз будет упоминаться здесь, поэтому я хочу сказать о нем пару слов.

Я знаю Хана лет пять и не стану скрывать, что некоторое время чувствовал на себе его влияние. Когда я с ним познакомился, это был типичный пример стопроцентного фраера. Высокий, симпатичный, пользующийся успехом у женщин, Хан присовокупил ко всему этому неимоверные каждодневные траты и еврейское бахвальство. В радиусе пятидесяти метров вся атмосфера была пропитана Хановским обаянием. Хан был жуткий барахольщик, менял чуть ли не каждый день шмотки и ходил по МТИ, как В. Леонтьев по эстраде. Хан никогда в жизни ни с кем не ссорился, лицемерил направо налево, был сторонником компромиссов и отвергал решительные действия как волюнтаристские. Хан высказывал свое мнение по всем возникающим вопросам, совершенно не ставя это в зависимость от своей компетентности, любил во всем внешние эффекты, хотя кто-кто, а он-то уж наверняка знал, что не все золото, что блестит. Хан быстро увлекался и быстро терял интерес, знал все понемножку и ничего толком. Таких проходимцев мир не видывал. Он попадал всюду, куда не пускали — в театры, кино, бары и на экзамены без допусков. Мне кажется, что Хану даже было в кайф, что попасть куда-либо было трудно и надо проявить свое умение договориться.

— Сейчас договоримся, — говорил Хан, и через несколько минут все гуськом за ним заходили в какой-нибудь фешенебельный кабак.

Даже, когда все было нормально, без сложностей, Хан все равно создавал иллюзию трудностей, которые для него преодолеть, мол, все равно, что "два пальца обоссать". А если Хан все-таки просасывал где-нибудь, он тут же выкладывал пять тысяч аргументов об абсолютной невозможности достичь "положительного эффекта". Дескать, это не реально даже, если папа у вас зав. отделом ЦК.