Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

«Как бы то ни было, — продолжал Майский, — но Хёш сохранил свой пост, и тут-то началась его трагедия. Хёш никогда не был, да по самому существу своему и не мог быть „наци“, а служить ему приходилось гитлеровскому правительству. „Наци“ Хёшу явно не доверяли, однако до поры до времени они считали неудобным заменить его кем-либо из „своих“, опасаясь враждебной реакции со стороны Англии. Вместо этого „наци“ решили использовать Хёша в своих интересах, использовать его связи, авторитет и влияние в политических кругах Великобритании, которые действительно были велики».

Использовали его и англичане: Саймон и Иден не только отговорили Макдональда от встречи с Риббентропом, но еще и пожаловались на него Хёшу, «дружески» посоветовав добиться прекращения подобных визитов. 16 ноября посол сообщил об этом Нейрату (чувства обоих нетрудно представить), многозначительно добавив, что не видит пользы «от любых попыток прямых контактов через г-на фон Риббентропа». Днем позже министр переслал это письмо Гитлеру, заметив, что в Англии визит оценен как «полный провал»{45}.

Фюрер проигнорировал обе жалобы, потому что усилия Риббентропа привели к нему интересных визитеров из Туманного Альбиона: 19 декабря его гостями были Ротермир с сыном, Теннант и Уорд Прайс{46}. 25 января 1935 года собеседником диктатора стал барон Клиффорт Аллен Хартвудский, пацифист и друг премьера Макдональда. 29 января Гитлер беседовал с влиятельным консервативным политиком маркизом Филиппом Лотианом, в августе — с другим влиятельным тори Лео Эмери. Лотиан считался умеренным германофилом и подробно рассказал о своей поездке на страницах «Таймс», Эмери — умеренным германофобом, но оба, принадлежа к «группе Родса — Милнера», превыше всего ставили интересы Британской империи (и, конечно, свои собственные!), а уж потом — европейские дела{47}. Многие из них побывали и на вилле в Далеме.

Гитлер был доволен действиями своего протеже и разрешил ему посылать представителя бюро на закрытые совещания МИДа. Нейрат не собирался сдаваться без боя и 19 января 1935 года отправил Риббентропу максимально резкое в допустимых официальным делопроизводством пределах письмо: «Я должен категорически отказать в информировании Вас об инструкциях, которые я или статс-секретарь даю прессе, за исключением, разумеется, вопросов разоружения, материалы по которым регулярно поступают к Вам. Одновременно я считаю нужным отметить, — перешел министр в атаку, — что Вы в последнее время более не считаете нужным информировать меня, как это специально приказал канцлер, о действиях, которые Вы осуществляете по его указанию, в сфере внешней политики. […] Позвольте просить Вас время от времени возвращаться к обычному порядку»{48}.

Риббентроп проглотил и эту «пилюлю», но ничего не забыл.

1935 политический год начался если не с землетрясения, то с сейсмических толчков. Январский плебисцит в Сааре, прошедший под контролем Лиги Наций без каких-либо нарушений, абсолютным большинством голосов решил будущее области в пользу рейха. На 6 марта был запланирован визит Саймона и Идена в Берлин, но 4 марта британское правительство выпустило «Белую книгу» с оправданием модернизации своей армии перевооружением Германии и возрождением там милитаристского духа. Гитлер тут же известил англичан, что во время поездки по Саару сорвал голос, поэтому визит придется перенести. «Г-н фон Риббентроп конфиденциально признал, — сообщал из Берлина посол Фиппс, — что г-н Гитлер болен наполовину горлом, наполовину „Белой книгой“»{49}.

«Публикация планов перевооружения в „Белой книге“ поразила общественное мнение и, конечно, взбесила Лигу Наций, — сообщил 9 марта британский министр финансов Невилл Чемберлен сестре Хильде. — Оппозиция будет использовать всё это в полной мере, что ожидаемо. Я ни о чем не жалею. Если мы не отказываемся от идеи перевооружения, мы обязаны показать крупное повышение ставок и оправдать себя. Полагаю, в настоящее время все признают, что „Белая книга“ была необходима и своевременна. Этот вредный зануда Риббентропп [так! — В. М.], думаю, убедил Гитлера, что Саймон был уже готов заключить англо-германское соглашение. Если это так, он был бы, конечно, горько разочарован, и хорошо, что, когда переговоры действительно начинаются, они будут основываться на реальном положении вещей»{50}.

Шестого марта Франция восстановила двухлетний срок обязательной военной службы, а днем позже объявила о продлении военной конвенции с Бельгией. 9 марта министр авиации Герман Геринг официально оповестил мир о существовании у рейха — вопреки версальскому запрету — военно-воздушных сил (люфтваффе). 16 марта фюрер заявил о восстановлении военной независимости Германии, введении всеобщей воинской повинности. Это был последний шаг, превративший стотысячный рейхсвер в вермахт[23] — современную армию, не уступавшую другим европейским вооруженным силам. Французы попытались мобилизовать союзников, но тщетно. Муссолини ограничился формальным протестом. Англичане тоже протестовали, но не отказались от визита: этот факт был для Гитлера важнее любых итогов переговоров. Он показывал, что мирный пересмотр дискриминационных положений Версаля в принципе возможен, даже несмотря на осуждение действий Германии со стороны Лиги Наций{51}.

Переговоры проходили 25–26 марта 1935 года с участием семи человек: Саймона, Идена, Фиппса, Гитлера, Нейрата, Риббентропа и главного переводчика МИДа Пауля Шмидта{52}. С германской стороны говорил только фюрер. Риббентроп остался «лицом без речей», Нейрат тоже. Отсутствие Бюлова породило толки, что он в опале и будет отправлен в отставку, а должность статс-секретаря займет Риббентроп. Бюлов был болен, и наш герой попытался этим воспользоваться, так что некоторые основания у слухов были. «МИД трепещет от мысли о том, — телеграфировал Фиппс еще 23 февраля, — что г-н фон Риббентроп получит должность, особенно если это будет должность барона фон Нейрата»{53}.

Саймон слушал внимательно и доброжелательно, Иден внимательно и настороженно. Гитлер был любезен, но не так предупредителен, как год назад. Главным итогом стало согласие англичан начать переговоры о морских вооружениях после предложения фюрера о том, что тоннаж германского военно-морского флота будет составлять 35 процентов от британского (включая доминионы). Это означало не только признание лидерства Британии на морях, но и возможность для рейха увеличить общий тоннаж флота в три раза (!), а по кораблям основных классов — более чем в два, вопреки ограничениям Версальского договора (ст. 181–191){54}. Гитлер еще в январе подкинул эту идею лорду Лотиану, но реакции не последовало. 21 мая он озвучил ее в Рейхстаге вместе с предложением запретить ядовитые газы и зажигательные бомбы. «Тот, кто зажигает в Европе факел войны, стремится лишь к хаосу», — заключил он{55}.

Попытки Берлина «избавиться от оков Версальского диктата» не могли остаться без ответа. Для обсуждения германской угрозы главы правительств и внешнеполитических ведомств Великобритании (Рамсей Макдональд и Джон Саймон), Франции (Пьер Этьен Фланден и Пьер Лаваль) и Италии (Бенито Муссолини, занимавший оба поста) собрались 11–14 апреля 1935 года в итальянском городке Стреза. Они заявили о