Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

Риббентроп произвел хорошее впечатление на Болдуина; согласно Дэвидсону, лидер консерваторов не принял гостя всерьез, хоть и был с ним подчеркнуто любезен{12}. Болдуин пригласил Риббентропа «на чашку чаю» в официальную резиденцию и устроил ему встречу с премьером. Выслушав гостя, Макдональд сказал, что тоже выступает за мир, разоружение и сотрудничество (Риббентроп уверял, что таковы цели Гитлера, рассчитывающего на сотрудничество со «всемогущей Британской империей»), но заметил, что многих беспокоит существование вооруженных формирований СА и СС как «второй армии». «Макдональд, любезный, как все англичане, сказал, шутя, что он наверняка проголосовал бы за меня, если бы я был выставлен кандидатом в его избирательном округе»{13}.

Макдональд и Болдуин вновь беседовали с Риббентропом 26 ноября в присутствии министра иностранных дел Саймона. Премьер и лорд-председатель проявили некоторый интерес к контактам с вождями рейха, но педант Саймон заявил, что все должно идти только по дипломатическим каналам (не поэтому ли он показался берлинскому гостю холодным и недоброжелательным?). На прощание Макдональд сказал: «Когда будете докладывать канцлеру, пожалуйста, передайте ему от меня, что мы обязательно найдем общий путь, по которому идти». Вечером премьер записал впечатления о Риббентропе: «Приятный собеседник, с ясными серыми глазами, которые могут быть невинными, жесткими или вспыхивать ненавистью, с мягким голосом, располагающим к себе, но не обезоруживающим. […] Не понимает, почему мы не поступаем так, как предлагает Гитлер, не едем в Берлин. […] Как бы ни развернулись события, мы должны быть осторожны с новой Германией, которая ведет себя как избалованный ребенок, требующий, чтобы все шло по его желанию»{14}.

Больше Макдональд контактов с рейхом не искал, но французы занервничали, и Саймону пришлось успокаивать их.

В декабре 1933 года при помощи Риббентропа Теннант увиделся с Гитлером. Рейхсканцлер «был очень расстроен тем, что „союзные“ политики ездят по Европе из Парижа в Рим и из Рима в Лондон, обсуждая его, но ни один из них ни разу не заехал к нему и, следовательно, ничего про него не знает» и спросил, не выделит ли Болдуин несколько дней для переговоров где-нибудь на границе или на борту корабля, так как он сам не может покинуть Германию. В случае успеха их сотрудничества «в Европе через полгода не будет ни одного безработного», — заявил фюрер, добавив, что не хочет вести переговоры с Саймоном. В ответ на сообщение Теннанта Болдуин заявил, что лично он не против встречи, но это не входит в его компетенцию и что для начала необходимо направить в рейх, причем неофициально, эмиссара вроде Дэвидсона или Джеффри Ллойда, секретаря Болдуина. 20 декабря Теннант известил об этом Берлин, а через два дня узнал, что Дэвидсон отказался от поездки. Риббентроп попытался добиться хотя бы личного послания Болдуина Гитлеру, но настроение лидера консерваторов переменилось: по настоянию Ванситтарта он заявил, что всем должны заниматься исключительно дипломаты{15}. Риббентроп пришел в отчаяние. 12 февраля 1934 года в Лондоне он уговаривал Болдуина изменить решение, но тщетно. «Между 1933 и 1935 годами все его усилия были сосредоточены на создании дружбы и взаимопонимания между Британией и Германией, но ему ни разу не дали шанса», — признал после войны Теннант{16}.

2

Иностранные нотабли слушали Риббентропа как «голос» Гитлера, но лично ему не придавали никакого значения, поскольку у него не было какого-либо официального статуса. Полученное 30 мая 1933 года звание штандартенфюрера СС[15] едва ли могло исправить положение. 12 ноября 1933 года Риббентроп был избран депутатом Рейхстага по 4-му избирательному округу (Потсдам I). Стремясь стать своим среди «старых бойцов», он часто приглашал к себе в гости начальника штаба СА Эрнста Рёма, который пытался наладить контакты с иностранными дипломатами и журналистами, преследуя собственные, далеко идущие цели.

Второго февраля 1934 года Риббентроп попросил Нейрата поспособствовать, чтобы послы оказали ему всяческое содействие, а также чтобы его допустили к дипломатической переписке. Министр принял гостя холодно, едва скрывая пренебрежение к «выскочке» и «нацисту», в котором, однако, не видел серьезного соперника, а потому через три дня предписал послам в Лондоне и Париже Леопольду фон Хёшу и Роланду Кёстеру не отказывать в помощи человеку, «пользующемуся доверием канцлера», с условием, что тот будет извещать их о своих планах и докладывать министру{17}. Розенберга, Геббельса и Лея на Вильгельмштрассе считали людьми более влиятельными, а потому более опасными.

Не принимали Риббентропа всерьез и иностранные дипломаты, работавшие в Берлине. 8 февраля 1934 года британский посол сэр Эрик Фиппс сообщил Саймону о неожиданном визите Риббентропа, который заявил, что разочарован предложениями Лондона по разоружению, и заговорил об англо-германском сотрудничестве в противовес Франции. Фиппс парировал: мир в Европе невозможен без взаимопонимания Лондона, Берлина и Парижа. Посол охарактеризовал визитера как «националиста, решившего покинуть тонущий корабль и присоединиться к нацистам до того, как те придут к власти» и как «агента для заграничной пропаганды», который не имеет ни серьезного влияния, ни официальных полномочий{18}.

Еще большее разочарование постигло Риббентропа во время визита в Берлин 20–22 февраля парламентского заместителя министра иностранных дел Энтони Идена. По инициативе Гитлера он пригласил Идена (с которым только что познакомился в Лондоне) на ужин в Далем, планируя организовать неформальную встречу с рейхсканцлером, но гость сообщил через посыльного, что занят. Пришлось довольствоваться ролью «лица без речей» на встрече в Рейхсканцелярии 20 февраля. На прием в британское посольство «торговца шампанским» тоже не пригласили{19}.

Дальше так продолжаться не могло. В один из мартовских дней 1934 года Риббентроп отправился к Гитлеру, для моральной поддержки захватив с собой Теннанта, который больше часа просидел в приемной. Из кабинета доносились отголоски разговора на повышенных тонах. Риббентроп вышел бледный: фюрер отказал ему в должности, не желая лишаться неофициального агента, который может действовать за спиной дипломатов, и считая, что этого положения вполне достаточно{20}.

С горя Риббентроп поехал во Францию (по утверждению биографов, в конце 1933-го и начале 1934 года он побывал там не менее десяти раз). В воскресенье 4 марта его принял министр иностранных дел Луи Барту — ветеран дипломатических и политических интриг, гурман, библиофил и писатель. Другой его известной чертой была германофобия — правда, ограничивавшаяся сферой политики. Встречу, втайне от германского посольства, устроил бывший глава Муниципального совета Парижа Жан де Кастеллан. Барту принял гостя дома, подчеркивая неофициальный характер беседы, которую тем не менее подробно записал, а запись отправил в служебный архив и послу в Берлине Андре Франсуа-Понсе{21}.

Риббентроп, представившийся депутатом Рейхстага и другом фюрера, привычно заговорил о необходимости улучшения двусторонних отношений (недруги сравнивали его с граммофоном, проигрывающим одну и ту же пластинку), чему мешают неравноправие Германии и предвзятое отношение Франции. Он даже попытался слегка дезавуировать