Стихи в переводе Сергея Торопцева - Ли Бо

753 г.

Посылаю господину Чжун Цзюню из монастыря Линъюань

в округе Сюаньчжоу

На тумане белых туч над ЦзинтинСловно выписан зеленый утун[318],И в зерцале мелких речек у стенНеземную вижу я высоту.Обитают здесь Драконы, Слоны[319],Цзюнь почтенный — он велик среди нихЗа Рекою его рифмы слышны,Ветр несет их до просторов морских.Ваши чувства — круг луны на воде,Ваши мысли — жемчуга меж камней.Не Чжи Дунь[320] ли мне вдруг встретился здесь,Чтоб открылась суть Не-Сущего[321] мне?

753 г.

Вместе с наньлинским Чан Цзаньфу посещаем гору Усун

Мне вспомнился Аньши[324], плывущий к морю,Поймал он ветер, в рифму пел с волной,От мира отрешаясь на просторе,За рамки бытия уйдя душой,Душа открылась таинствам природы,Покоя безмятежности полна.Здесь ощутил я что-то в этом родеИ поднялся по склону, взяв вина.С годами к старине мы тяготеем —Вот я и навестил сей дивный склон:Непостижимой чистотой овеян,Чарует больше, чем Вочжоу[325], [326]он,Шумят ветра, щебечут в гроте птицы,И морось, словно осенью, мягка,Ручей, рыча, к подножию стремится,Как в Трех ущельях Вечная Река.Цветок небесный мы нарисовалиИ долго любовались им вдвоем.Ах, если б здесь пожить в Драконьем зале[327]! —Мне душу укрепил бы этот дом.

755 г.

На горе Усун подношу стихотворение наньлинскому Чан Цзаньфу

Лишь в орхидее — истинность цветка,А истинное дерево — сосна,Душист цветок во тьме у родника,Сосна зимой — все так же зелена.Нужна взаимопомощь и крепка,Когда вокруг бушует дикий цвет.Так, рядышком клюют два петушка,Два Феникса одну избрали ветвь —Там блеск жемчужин, а не грязь песка,Жемчужина с жемчужиной дружны,Так странник, что пришел издалека, —Ему советы мудрые нужны.Коль не поддержат люди чужака —В иные дали уведут пути.Царям служить — опасность велика,И канцлер Юй бежал в ночи с Вэй Ци;Смерть в море — это гордость моряка,Когда настигла весть: Тянь Хэн убит[328].Жизнь мудреца всегда была горька,Но на века не будет он забыт.У Вас душа — она моей близка,Так дайте мне хоть толику тепла,Мир пуст и молчалив, моя тоскаМне не дает прозреть свои пути.Возьму свой меч, дорога далека,Про дом родной мне ветер шелестит.

755 г.

Ночую в доме бабушки Сюнь у горы Усун

Эту ночь я провел под горойВ тишине, пустоте и печали,Тяжко в поле осенней порой,Сжатый рис разбирают ночами,За столом при полночной лунеПредложили овсяную кашу…Застыдился я — вспомнилась мнеТа голодная, мывшая пряжу[329].

755 г.

На горе Усун в Наньлине прощаюсь

с седьмым сыном[330] бабушки Сюнь

Вы — Сюнь, который на Иншуй живал[331],Отважный Сюй с иншуйских берегов[332],Придворный летописец бы назвалВас одного — собраньем мудрецов.Бывает, яшма кроется в пыли,А орхидея сохнет до весны.Пусть между нами десять тысяч ли  —Мы чистотою душ съединены.

755 г.

Провожаю Инь Шу к горе Усун

Сей южный край невыразимо мил,В ветрах вы воспарите там душой.Поскольку Инь Чжунвэнь[334] давно почил,Один Инь Шу слепит нас чистотой.На горный склон со жбанчиком винаПод «Песнь о белых тучках»[335] Вы пришли,С небес к Вам опускается лунаС высот огромных в десять тысяч ли.Вы чашу предлагаете луне,Но луч скользнет — и уж не виден он.Расстанемся мы с Вами завтра, мнеОстанется лишь этот грустный склон.

755 г.

Похмельное четверостишие на горе Тунгуань

Как хорошо на Тунгуань хмелеть

За веком век! Отсюда не уйду,

И в танце закружусь, и буду петь,

И рукавом с Земли Усун смету.

755 г.

Утес Нючжу над Западной рекой

И вот добрались мы с Вами до уезда Данту, где завершилась земная жизнь Ли Бо. Причалим к Воловьей отмели — Нючжу. Над ней тяжело нависает гигантский валун, и шелестит на ветру подросший клен, который за полтора десятилетия до нашего визита увековечил Ли Бо, с чувством горькой зависти описывая, как не он, а другой, тоже никому еще неведомый молодой поэт в этом самом месте пленил своими стихами влиятельного вельможу, и тот поддержал его… В ХХ1 веке рукотворный стальной Ли Бо вознесся над Воловьей отмелью у вечной Янцзы, откуда, хмельной, он 1300 лет назад бросился в воду ловить уплывающего собутыльника-луну, а через мгновенье вынырнул уже бессмертным небожителем, оседлавшим гигантскую рыбо-птицу гунь-пэн, чтобы вернуться на свою небесную родину — звезду Тайбо.

Так гласит легенда. А что в сказке ложь, что намек — так сразу и не ответишь. Во всяком случае, знаменитый скульптор Цянь Шаоу в свое творение из нержавеющей стали вложил откровенную идею вознесения: поэт раскинул руки, и ветер раздул просторные рукава так, что напоминают они крылья фантастической птицы Пэн — могучего существа, вынырнувшего из мифологического пространства в мир Ли Бо и покорившего его своей неземной чистотой и мощью.

У Воловьей отмели нержавеющий стальной образ поэта возносится, провожаемый нашими взглядами, в надзвездное пространство бессмертных.

История, более скучная и приземленная, передает нам иную версию — он умер в доме своего дяди Ли Янбина, уездного начальника, от обострения болезни, сегодня именуемой “хроническим пиотораксом”. Его похоронили на горе, уходящей к небу над Воловьей отмелью и над нависающим над ней гигантским валуном, но затем решили, что поэту приятней будет покоиться в нескольких ли к югу на Зеленой горе, которую так любили и он, не раз встречавший там осенний праздник поминовения друзей и близких, и Се Тяо, построивший себе дом на склоне. А на старом месте оставили «Могилу одежды Ли Бо».

И люди стали чтить оба захоронения. Вокруг могилы с прахом на Зеленой горе — ухоженная парковая зона, вдоль аллеи, именуемой в путеводителях «юндао», (так называлась особая тропа на дворцовой территории, окруженная стенами, чтобы никто не увидел проходящего по ней императора), стоят мраморные плиты с выгравированными на них сценами из жизни Ли Бо, над примолкшей водой горбатится мостик и высокая фигура поэта из белого камня вздымает каменную чашу с вином.

Ночью у горы Нючжу думаю о былом[337]

Утес Нючжу над Западной рекой,Все тучки улетели на покой.Куда-то с неба тучки скрылись все,Вот здесь и вспомнить генерала Се,Взойду на лодку, наслажусь луной…Любуясь рассиянною луной,Здесь Небо помнит генерала Се!Увы мне! Я бы мог стихи читать,Да кто услышит их в тиши ночной?!Когда я утром парус подниму,Лишь клен махнет прощальною листвой.

739 г.

Посылаю Чжао Яню, помощнику начальника уезда Данту

Взойду в ночи на башню. В отдаленьеС дерев листы нисходят в мрак речной,Холодной синью скутаны ущелья —Сколь дивный вид за городской стеной.Но чуских тучек вереницы тают,Гусей надрывным плачем ночь полна.Ах, милый друг, меж нас такие дали!Скорбящая душа уязвлена.

755 г.

Когда наступал девятый день девятого месяца по лунному календарю — один из осенних праздников (Чунъян), — все устремлялись на склоны гор и устраивали пикник среди мелких диких желтых хризантем и кустарников кизила, пили вино, настоянное на лепестках хризантем, и вспоминали далеких друзей и родных. Даже в одиночестве поэт представляет себя в центре веселой компании друзей, подпуская, правда, толику грустной иронии.

Праздник Девятого дня

Ну, что за дивный облачный денек!Чисты ручьи в сияющих горах,В кувшине зелье — что зари глоток[339],Настоянный на желтых лепестках.На камнях, соснах — седина веков,Поднялся ветер, загудел струной,Взгляну в фиал — и на душе легко,И усмехаюсь над самим собой.Сбил ветер шляпу. Я хмелен совсем.Мир — пуст. Так песней помяну друзей.

753 г.