Стихи в переводе Сергея Торопцева - Ли Бо

Это было весной, а осенью Ли Бо вернулся в эти места, куда его так тянуло. Но холодный, совсем не весенний ветер прохватил его, и сил хватило добраться только до монастыря Великого просветления к северо-западу от Янчжоу. Монахи заботливо отпоили и откормили поэта, и когда он немного пришел в себя, услышал шуршание пожелтевших листьев, спадающих с замерших в неподвижной ночи веток. На полнеба выкатилось колесо луны! Оказывается, время уже подошло к празднику Середины осени, когда по всему Китаю на всех склонах расстилались циновки, откупоривались жбаны, и желтые лепестки мелких диких хризантем сыпались в пахучие вина, добавляя им аромата. Ну, как же в этот миг не вспомнить далеких друзей, милую сердцу Крутобровую гору отчего края, над которой взошла та же самая луна, какую он видит сейчас в здешнем небе! Ли Бо вышел во двор, слегка пошатываясь от слабости, добрался до деревянного ложа вокруг колодца и присел на краешек. На земле у ног распласталось пятно луны, и чем дольше он вглядывался в него помутневшими от слез глазами, тем отчетливей виделся ему засыпанный листьями монастырский двор, но не здесь, а в отчем краю — тот монастырь в горах Куан, где мальчиком он учился, назывался так же, как и этот, внутренним взором поэт видел усадьбу Лунси у горы Тяньбао в Мяньчжоу и маленький прудик, в котором они с сестрой Юэюань мыли черные от туши кисти после занятий.

Грезы тихой ночи

Пятно луны светло легло у ложа —Иль это иней осени, быть может?Взгляну наверх — там ясная луна,А вниз — и мнится край, где юность прожил.

726 г.

Посылаю в Шу Призванному Чжао Жую то,

что написал, заболев в Хуайнань

Я занесен сюда попутным ветром,Как тучка сирая, как гость чужой.Успех на службе мне еще неведом,А время бег не прерывает свой.Благие помыслы мои увяли,Недуг телесный сокращает дни.Мой вещий цинь в сундук, как рухлядь, свален,Мой острый меч свисает со стены.Как чуский узник, как Чжуан-вельможа[407],Пою родные песни в трудный час.Вернуться странник в дальний дом не может,Крутые горы разделяют нас.Проснусь — и вспоминаю Сянжу с цинем,Засну — и вижу дом, где жил Цзыюнь[408].Не тянет к странствиям меня отныне,Настала осень, я уже не юн.Покой сосновых рощ тревожит ветер,Лакуны трав вдруг открывает он.Давно я друга старого не видел,Так кто теперь войдет в мой темный сон?Лети с письмом на запад гусь[409] высоко —Не беспокойтесь обо мне, далеком.

726 г.

Ли Бо пробыл в монастыре довольно долго. Он любил эти тихие горные монастыри, вписанные в окружающую нетронутость, они давали внутреннюю подпитку, отвечали на многие мучающие вопросы, и как далеко не всегда нужно было задавать эти вопросы вслух, так и ответы чаще сами возникали спонтанно в расслабляющемся сознании.

Ранними утрами он, обойдя позолоченный шест посреди двора, именуемый Яшмовым древом, поднимался на украшенную яшмовыми блестками девятиэтажную пагоду Силин — вплоть до самой верхушки, до квадратного деревянного навершия с метелочками из красных шелковых шнуров, которое словно витало в прозрачном воздухе. Мистически этот подъем воспринимался как восхождение от вещного мира — к миру, отбросившему сковывающие внешние формы. Платаны и катальпы внизу замерли, обволокнутые сединой росы, а мелкие мандаринчики и огромные шары пампельмусов, что тут зовут «юцзы», обтягивала пленка прозрачного инея, как будто напоминая, что пора из зеленых становится желтыми и оранжевыми.

Душа словно впитывала Изначальные частицы, Первоэфир, у подножия гор замутненный человеческой суетой, и прояснялась, очищалась. Ему казалось, что он поднимается последовательно на каждый из трех слоев буддийского Неба, отбрасывая желания, страсти и обретая глубинную невозмутимость, внутреннее зрение настолько обостряется, что он может различить каждый волосок в белом пучке, растущем между бровями Будды, а через него распахивается весь мир, дотоле спрятанный в тумане полузнания.

Осенним днем поднимась на пагоду Силин в Янчжоу

Вонзившись в неотмеренную синь,С высот мне открывая даль за далью,Первоэфир заоблачный пронзив,За туч она скрывается вуалью,Весь мир предметный растворен в Ничто,И нет страстей за балкой расписною.Тень на воду отброшена шестом,Слепят каменья, откликаясь зною,Птиц под шатром зашевелился ряд,И капитель зарею золотится.Из дальних странствий возвратился взгляд —Душа теперь за парусом стремится.Катальпы — в белых капельках росы,Желтеют юцзы в утреннем тумане…Тот, кто узрит здесь Яшмовы власы, —Рассеет мрак блужданий и исканий.

726 г.

Он все-таки поехал в Янчжоу, а оттуда долго возвращался на юг в заветный край Юэ. Ли Бо нанял небольшую, но крытую, с полукруглым, покрытым влагонепроницаемым черным лаком лодку, под которым можно было укрыться от непогоды и провести ночь на бамбуковых лежаках, пока старик-лодочник, что-тихонько напевая, толкал и толкал длинным шестом лодку мимо Сучжоу, и Ли Бо вспомнил красавицу Сиши[410], стоя на полуразрушенной террасе Гусу, где сластолюбивый правитель древнего царства У закатывал пиры в честь своей возлюбленной наложницы.

С террасы Гусу смотрю на руины

В руинах сад, дворец… Но в тополях — весна,Поют, чилим срывая, девы спозаранку,Лишь над рекою неизменная лунаГлядит на них, как прежде на пиры У-вана.

748 г.

При этом он написал довольно странное стихотворение, для которого знаменитая красавица оказалась лишь поводом, представленная как невольное орудие коварных планов печально известного в китайской истории Гоу-цзяня, замыслившего переключить внимание Фу-ча, властителя царства У, с государственных дел на прелести девы. В результате Гоу-цзянь прибавил к своему царству Юэ земли У. Впрочем, в дальнейшем все они были поглощены могущественным Чу.

Сиши

Она росла в Юэ от юных летТам, где с Чжуло ручей струился, чист.Таких красавиц не припомнит свет,Смущенно лотос прятался под лист,Когда она, склонясь к лазури вод,Стирала пряжи шелковый моток.Зря зубки-перлы и не разомкнет,Лишь в небеса уйдет глубокий вздох.Коварный Гоу-цзянь приметил перл —И к У-царю наш мотылек летит,А тот дворец для Куколки возвелПодальше от столичной суеты.Да вскоре рухнула страна Фу-ча…Ей далеко от прежнего ручья!

726 г.

Шутливо подношу Чжэну из Лияна

Начальник Тао[412], что ни день, хмелен,А тополь у плетня уж дал росток.Наигрывал без струн на цине он,Вино цедил сквозь головной платок,И ветер залетал к нему в окно,Как в дни Фу Си[413], он волен был душой.Прийти в Лиян мне будет ли дано?Ведь Вы теперь мне — человек родной.

754 г.

Простившись с Чу Юном, направляюсь в Шаньчжун

«Как проехать в Шаньчжун, расскажите-ка мне». —«Сквозь юэские земли, на юго-восток.От Янчжоу плывете на легком челне,И до Гуйцзи несет вас немолчный поток.Там зеленый бамбук загустел у ручья,Благовонные лотосы в зеркале вод…» —«Поднимусь на Тяньму[416], и по осени яТам возлягу средь скал, отойдя от забот[417]».

726 г.

Провожаю друга, который собрался посетить

горы и воды Юэчжуна

Ты, говорят, собрался к склонам Гуй[419],Твой дар Се Кэ[420] их описать сумеет —Десятки тысяч с круч летящих струй,Ущелий, спрятанных в тени деревьев.Увидишь океан с Циньван-скалы[421],Курган Силин[422] с террасы Юэтая[423],Озера там, как зеркала, светлы,И волны-горы в пене пробегают.Там краски осени — Мэй Чэна[424] кисть,Бокал Чжан Ханя[425] — край юэский этот.И на Тяньтай[426], конечно, поднимись,Где вдохновенье сходит на поэта.

Год написания не определен

Вот так я думаю давно