Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер - Михаил Чуев

– Что, крыша едет? – внезапно раздался из угла приглушенный голос.

Я медленно приподнялся на локте, оторвал голову от подушки. Возле старой облупленной печи«голландки», завернувшись в одеяло и едва различимый в темноте, сидел Серега.

– Привет! – хриплым от долгого молчания голосом сказал я. – Ты чего… тут…

– Зашел проведать да заодно (он хлюпнул носом и поплотнее закутался в шерстяное одеяло), заодно возле печки вашей погреться. После двух часов в воде это совсем не лишнее!

– Это да. Меня еще не отпустило.

– Что же не отпустило? – шмыгнул он опять носом из своего угла.

– Да вот все не отпускает одна мысль. Может, скажешь, раз уж зашел!

– А может, лучше в картишки перекинемся, а? – ухмыльнулся он невидимой в темноте ухмылкой.

– Не до картишек мне сейчас! Значит, не скажешь?

– Что пустое болтать! Давай! Пики, крести, буби, черви. Ну!

Он засмеялся.

– Ну! – повторил он опять.

– Ну что ну?!

– Не доходит?

И тут, несмотря на слабость, жар и ввинчивающуюся в мышцы боль, меня осенило:

– Карты! Так ты обыграл Костяна в карты!

И тут же всплыли слова Люды:» – У него в банде все жуткие картежники!»

И Серегино откровение по пути на пляж:» – Он ее поставил на кон!»

– Браво! Браво, мой высоко проницательный друг!

– И он тебя отпустил?! Живым?!

Серега пошуршал одеялом в углу.

– Вряд ли, конечно, отпустил бы. Я уже запах своей крови чувствовал на его ноже. Но тут чтото гдето щелкнуло и вмешалось. В лице профессора и его охраны. Вот так.

– Так они тебя всетаки нашли?!

– Как ни странно, да! Видно, у тех двоих, что с профессором – опыт в таких делах. Огромный опыт. Умеют! Братцаопера выдернули, приехал как миленький! Он с Костяном говорил с глазу на глаз, за дверью. Но ято все слышал! Костян шипел и матерился, а братец ему сказал, что уже и так замял «то дело». Что еще один случай – и Костян сядет. Тогда уже никто ему не поможет. И с малолеткой – с Людой то есть – ему надо завязывать! Тут уже Костян просто зарычал, но… братецопер вошел и сказал, чтобы я валил и девчонку с собой забирал. Те двое, в темных очках, кивнули и пожали братцу руку.

– Слушай, кто же они такие, эти двое?

– Они – «Ведомство».

– Это что?

– Спецслужба новая. Выросшая из хорошо знакомой старой. Ну, понял теперь?!

– Так… не очень…

– Ну и хорошо, что не очень. В общем, профессор обрадовался, думал, сразу поедем вместе в Москву, а я… я подвел его…

– Вот и я не пойму, что же ты не поехал с профессором! Почему вернулся в «пуньку»? Зачем ты сейчас не на пути в Америку?!! Сидишь тут за печкой!

– Ахаха! За печкой… да. Но как хорошо сидим! А Америка… ну, что Америка – это миф. А у меня было дело, которое нужно было довести до конца.

– Дело? Да какое еще на хрен дело.

Меня тошнило и мутило, вело кудато. Мысли (словно гирьки в ведре) перетряхивались в голове, выкатывались словами и падали с языка с сухим и гулким отзвуком.

– Дело. Что ты мне тут втираешь!

В ответ Серега опять засмеялся, еще громче, несмотря на поздний час.

– Как какое! Я же книгу в «пуньке» оставил. А обещал дать ее почитать!

– Знаю я твое чтение! – крикнул (вернее, сипло каркнул) я. – При выключенном свете с… с ней!

– А, так ты все знаешь! – искренне удивился Серега.

– А ты как думал! Дело у него! Ради этого «дела» и не поехал (жар в голове снова начал усиливаться, а с ним и скорость беспорядочно выпадающих слов). Вот скажи: на кой хрен ты вообще комуто нужен? Что ты такое… за тобой ездить, искать, просить нижайше ехать… Спасать от ножа.

– Ну ты и… – И Серега рассмеялся громко, раскатисто, так, что бабушка Тоня (подумалось мне) неминуемо должна была проснуться за стенкой.

Я оттолкнулся ногой от стены и сполз с кровати. Несмотря на отвратительную дрожь в ногах, шагнул и уже протянул руку, чтобы схватить и встряхнуть его, как тогда в акациях, но… схватил лишь чтото легкое, ворсистомягкое! Серое, шерстяное одеяло лежало возле холодной печи на стопке дров. Должно быть, это я сам во сне скинул его с себя. И ни Сереги, ни души, только бабушкин храп за стенкой! Бред, что ли, это был? Галлюцинация?

Нетвердо ступая, я пошел к двери. Желание проверить, чем это было – сном или явью – толкало вперед! Дверной крючок не был накинут, висел вниз – значит, Серега все же мог быть тут?! Сидел в углу. Просто встал и ушел. Быстро ушел, мгновенно!

– Ты куда собрался! – хриплым спросонья голосом окликнула бабушка со своего топчана за перегородкой. И закашлялась.

– Я… воды попить, ба.

– Быстро марш под одеяло! Совсем заболеть решил? Сейчас чаю с малиной согрею.

« – Вот ведь старуха вездесущая и вредная!» – в сердцах подумал я.

Спорить было бессмысленно. Держась за стену я вернулся к себе. Бабушка, кашляя и кряхтя, сползла с топчана. От ее шагов в буфете тонко зазвенели ложки. Через короткое время послышался шум закипевшего чайника. Напоив меня малиной, бабушка снова улеглась, а я ворочался еще долго, прикидывая и так и сяк и все обдумывая с разных сторон свое полуночное видение. Немудрено, что заснул я только под утро, часов в пять, когда гдето на противоположном конце Михалево заливисто гаркнул первый петух.

Проснулся я далеко за полдень. Прозрачная ясность в мыслях и легкость во всех мышцах и суставах. Словно бы и не было пропущенных по ним судорожных разрядов высокой температуры, не было и угольного жара в голове. Ничего не было. Молодость и свежесть во всем теле!

– Другато твоего, похоже, нет! – сказала бабушка, когда еще не вполне твердой походкой, но совершенно здоровый я вышел на крыльцо.

– Как нет?!

– А вот так. – Она слила воду и поставила миску с клубникой. – Дверь открыта, ключ на столе. Вещей нет. Ну если только не считать старых кед. Ты куда, Сашок? Каша остынет!

Я почти бегом взбежал на крыльцо «пуньки», распахнул дверь в комнату.

Первое, что бросилось в глаза – аккуратнейшим образом застеленная кровать и стопка белья на стуле в изголовье. Второе – стол, как бы в контраст с кроватью заваленный кучей книг. Кастанеда, Бах, и сверху эту беспорядочную кучу интеллекта венчала потрепанная, но все еще притягательно яркая оранжевая обложка. «Заратустра»!

На гвозде, вбитом в стену, висели плавки и пляжное полотенце, а в углу стояла пара стоптанных кроссовок.

Одного взгляда было достаточно, чтобы понять: Серега уехал.

Бросил все, что составляло главный летний интерес его жизни, и исчез. Возможно, таким образом он навсегда попрощался с иллюзиями детства. И хотя впереди у нас еще были не одни студенческие каникулы, в Михалево он больше не приезжал.

– Вот так, бросил все, что душа любила, и сбежал. Даже с другом не попрощался. Спасибо, хоть ключ оставил.

– Ба, что ты говоришь! Он… он мне вчера жизнь спас, а ты ключ!

– Хм… выгода, значит, какаято у него была. Своя.

– Ба, да какая выгода! Он в Америкуто не поехал, может быть, по нашей вине. Почему, ну почему ты так к нему!

– В Америку?

– Да! Вместо него поехал другой студент. А профессор хотел… да ты сама слышала!

– А он, твой друг, самто этого хотел?

– Ну… кто б на его месте не хотел? – сказал я уже не слишком уверенно.

– А ты уверен, что в Америку? Ты видел этих двух с ним вертухаев.

– Кого?!

– Вот именно! Кого! И сразу: «сдаете, не сдаете?»

– И что же? Ну почему было не сказать, что Серега просто живет у нас.

– Может быть, и можно было.

Бабушка вдруг както резко сникла, даже ростом стала какбудто меньше, села на скамью у окна. Вздохнув тяжело, поджала губы.

– Может, и можно было, – глядя вниз, на безвольно скрещенные на коленях сухие жилистые руки, повторила она. – Только когда в тридцать седьмом за моим дядей Егором (двоюродным, значит, прадедом твоим) вот также пришли, то тоже очень мило спросили.

– Что, что спросили?

– А то и спросили: «Не хотите поехать в Америку по обмену опытом? С их фермерами». Ну или кто там у них.

– А он?

– Ну, а он возьми и согласись. Сосед, например, Мишкин дед покойный, тот отказался. Даже выступил в колхозном клубе на собрании с речью. Зачитал по бумажке. Мол наше советское сталинскомичуринское земледелие самое передовое, и ехать надо им к нам, а не наоборот. Ну, а дядька – тот «поеду и поеду». Хочу, говорит, мир повидать да как люди живут, посмотреть. Да присмотревшись, поучиться койчему полезному. И подписал бумажку.

– Какую бумажку?

– Через неделю такие же вот «архангелы» за ним и приехали. Собрал дядя Егор вещички в узелок и поехал. В «Америку». Больше мы его не видели, сгинул без следа. Детей его – братьев моих двоюродных – мои отец с матерью к себе забрали. Не бросили и в люди потом вывели. Теперь понял, Сашок?!

– Ба, но сейчас ведь не тридцать седьмой год! Ты же смотришь телевизор. Страна, нет, империя вотвот развалится, это же почти все открыто говорят!