Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер - Михаил Чуев

Вот так, барахтаясь, глотая воду и отфыркиваясь, мы плыли все медленнее и медленнее. От бакена мы отплыли не более чем на 150 метров. Берег был еще очень далеко, а силы наши были уже почти что на исходе.

Первым опомнился Серега.

– Помогиииитеееее! – заорал он.

– Помогите! – поддержал его я.

Мы орали и махали руками в сторону берега. Там, сейчас гдето очень далеко от нас, белели и желтели выгоревшие на солнце палатки рыбаков. У них были надувные лодки, и они бы могли нам помочь.

Бесполезно. На берегу ни малейшего намека на движение. Больше того! Мы почувствовали, что начал накрапывать мелкий дождь, и рыбаки, видимо, попрятались под тенты, сидели в тепле и уюте, попивая чаек.

Я перевернулся на спину, чтобы дать немного отдохнуть ногам и рукам. Способ проверенный и надежный. Одно только было плохо! Пока я отдыхал, с каждым порывом ветра те драгоценные метры, что были добыты в борьбе с течением, этим же самым течением отыгрывались в обратную сторону. Пока я пытался восстановиться, лежа на спине, прямо надо мной, высоко в сером небе появился самолет. Он резал тучи красивыми крыльями, прокалывал их стройным фюзеляжем, а турбинами при этом гудел так, что было слышно даже в воде. Мало того, гул моторов нарастал с каждой секундой, и этот факт, несмотря на всю безвыходность моего положения, удивил и отвлек меня. Когда гул заполнил собой все пространство слуха, я машинально приподнял голову над водой и огляделся. И тут же замерзшие от долгого пребывания в воде руки и ноги похолодели еще больше.

«Ракета» с ревом неслась прямиком на меня! Два огромных крыла на скорости приподняли ее стальную тушу, отчего конусообразный киль вылез, поднялся над водой и тускло серебрился, словно чешуйчатое брюхо акулы. Но пугало не это, а то, что стальные проклепанные крылья, вспарывая волну, стремительно приближались к моим глазам как два ножа!

Я рванул в сторону, стараясь уйти с «линии атаки». Внезапно «Ракета», небо, берег заколебались и поплыли перед глазами – в лицо хлестко ударила волна, в нос и легкие вместо воздуха устремилась кислая речная жидкость. Мгновение… и я задохнулся, вода больше не держала меня, она тянула к себе, увлекала в объятия, наполняла меня собой. Еще мгновение, и я окончательно стал бы частью ее. Навсегда! Я забился в отчаянных усилиях, больше похожих на судороги, но вода была сильнее, мягче и тяжелее. И вот, когда сознание почти померкло, чтото схватило меня за волосы и с неимоверным усилием приподняло мою голову над водой. Этим «чтото» была Серегина рука! Как мы оба при этом не попали под «Ракету» – известно только ему, но этого мгновенного вмешательства (и этой руки) хватило, чтобы я откашлялся, отплевался, задышал и пришел в сознание.

– Я понял! – крикнул Серега мне в лицо, когда я, перестав отхаркиваться и дико озираться по сторонам, уставился на него безумными глазами. – Я понял! Мы слабые, и нам никто, никто не поможет!

Его лицо было бледным, губы посинели, зрачки расширены. В них было нечто невероятное и совершенно до сих пор неизвестное – предсмертное смирение обреченного.

Я же, напротив, только что едва не ушедший ко дну и возвращенный к жизни рукой друга, я не верил, отказывался верить в нашу смерть.

« – Ну не может быть, что мы вот так просто возьмем и утонем! Да и за что может случиться с нами такая вопиющая несправедливость! За что!»

Примириться с такой несправедливостью мой юный разум не мог и не хотел! Я верил в наше спасение (хотя для этого должно было случиться настоящее чудо!). Внезапно паника прошла совершенно. Я снова лег на спину и, сносимый волнами, стал про себя повторять слова единственной молитвы, которой когдато научила меня моя бабка.

– Лодка! – вдруг заорал Серега. – Там! Туда! Помогииитееее! – и он рванул навстречу мелькнувшему среди волн предмету слева.

– Помогииитеее! – рванул и я за ним, бросив на то всю энергию молодого живучего тела.

Серега и тут доплыл первым, рискуя опрокинуть лодку, перевалился через борт, я следом.

На веслах сидел рыбак в выцветшей брезентовой штормовке и кепке. Мы, дрожа как два недотоутопленных котенка, съежились на дне лодки. Ритмично взмахивая веслами, рыбак приближал нас к заветному берегу. Он сидел к нам спиной, а за ним, облокотясь на корму, полулежала женщина с вязальными спицами и клубком шерсти в руках.

Ее домашний вид и умиротворенность посреди разыгравшейся за бортом бездны показались мне (особенно на фоне только что пережитого) настоящим подвигом самообладания и достоинства. На холодном ветру да еще и под тонким, противным дождем нас начало колотить, и она, эта замечательная добрая женщина, передала нам с Серегой шерстяное одеяло.

– Вы… вы слышали, как мы орали? – спросил я, подергивая скулой.

– Нет, мы только увидели, как двое барахтаются, и решили подплыть поближе. Вдруг помощь нужна.

Серега молчал, лишь зубы его мелко выстукивали судорожную дробь прямо у меня над ухом.

Радость от спасения была сродни радости второго рождения. Когда первая эйфория прошла, в моей мокрой и озябшей голове вновь начали пульсировать мысли.

Я вспомнил сегодняшнее утро, пробежку, беспомощного птенца… и Заратустру.

Тем временем лодка, шурша, врезалась носом в песок, и мы с благодарностью попрощались с нашими спасителями.

На берегу, оба синие, все покрытые «гусиной кожей», мы коекак переоделись.

– Слуслушай, – простучал я зубами, дрожь все еще била меня не на шутку, – ты… ты скорее всеего нене дождешься приглашения в Америку.

Серега молчал.

– Слыслышишь?

– Да.

– Профессор Сокольников приезжал за тобой вчера с какимито… спрашивал тебя… Конверт показывал. С приглашением. Спрашивал, не знаем ли тебя, не сдаем ли дачу. Ты в это время у Костяна «в гостях» был.

Серега молчал.

– Бабка сказала им, что тебя она не знает и никому ничего не сдает. И я… не сказал. Тогда профессор сказал, что если не найдет тебя, то сегодня пошлет в Америку другого парня. Может, не поздно еще…

– Поздно!

– Да ну! Не может быть! Что деньдругой прям вот так все решает?!

– Дорогой друг! Иногда не то что день, одна секунда, одно слово очень многое решают! Так что пожелаем Коле удачи.

– Кому?

– Николай Накольный с параллельного курса. Протеже профессора. Теперь поедет в Америку по приглашению фонда Софроса. По обмену опытом и для повышения квалификации. А возможно еще для чегото, чего мы не знаем.

Помолчали.

– Жалеешь? – спросил я.

– Кого?! Тебя? – вопросом ответил Серега.

– Об Америке. Ну и о том, что спас такую сволочь, как я.

– Мы все сволочи. И все ангелы. Но не постоянно. То одно, то другое. А Америка… Отец, конечно, расстроится. Даже разозлится. Но… (он улыбнулся) кто б тебя спас, если б я уехал с профессором!

Тут я подумал, что если бы Серега уехал с профессором, то никакого заплыва, скорее всего, и не было бы. В самом деле, что мне было плыть одному на этот злосчастный бакен, с кем тягаться?! Но потом я вспомнил птенца и все что было после, и уверенности у меня поубавилось. Что должно было случиться, случилось.

– Кому суждено быть повешенным, тот уж точно не утонет, – весьма уместно, в тон моим мыслям, пошутил Серега, – думаю, в этом мы сегодня убедились. Жаль профессора подвел.

– Чем же?!

– Раздолбайством своим.

– Как это?

– Да очень просто. Зря ты с ним не познакомился поближе. Он бы тебе глаза открыл на многое.

– Да, наверное. Но ты всетаки скажи, как тебе удалось с Костяном насчет Люды договориться.

– Слушай, ну какая разница как! Итогто сам видел. Хаха! – Серега взялся за калитку. (Я и не заметил, как мы пришли!) – Нам сейчас главное пневмонию не схватить. После обо всем поговорим.

– Нет уж, постой!

Я хотел остановить Серегу и даже успел схватить его за руку, но тут почувствовал, как в глазах засверкали яркие вспышки и забегали черные «мухи». Тут уж стало не до вопросов! Хватаясь за перила, я медленно, почти наощупь, опустился на крыльцо.

– Эй, ты чего! – услышал я откудато издалека (словно бы сквозь вату в ушах) Серегин голос.

Не помню, как я оказался в доме (должно быть, опять Серега помог!). Сознание вернулось, когда я уже лежал под двумя одеялами, заботливо укутанный в них бабушкиными руками. Меня трясло и колотило. Бабушка Тоня напоила меня рябиновой настойкой, а потом (не бросать же второго!), захватив бутылку с питьем и серое шерстяное одеяло, пошла в «пуньку».

Я проспал до поздней ночи и проснулся весь мокрый от пота. Коекак сменив вещи, почувствовал такую слабость, будто бы отмахал без остановки километров двадцать. Лежа навзничь на спине с закрытыми глазами, я снова и снова мысленно возвращался к бурным событиям последних дней: Люда, Костян, профессор Сокольников, птенец, Ницше, бакен. То ли от этих мыслей, то ли от того, что опять стала подниматься температура, голова начала гореть изнутри синим угольным жаром.