Роман с фирмой, или Отступные для друга. Религиозно-политический триллер - Михаил Чуев

– Не знаю. Наверное, дома спит.

– С кем?! – осклабился в хищной улыбке Костян.

Я молчал.

– Ладно… щас съезжу сам проверю!

В это время за спиной у Костяна грохнулся на бок мотоцикл.

– Вот блин, долбаный «Харлей»! Плохая примета. Дай пива!

Взяв у меня едва початую бутылку, Костян одним махом выдул ее с горла, причмокнул, облизнулся, сплюнул, вытер кожаным рукавом рыжую разбойничью бородку. Потом бросил пустую бутылку в кусты, кряхтя, с трудом поднял тяжелый мотоцикл и коекак уселся верхом. Его качало из стороны в сторону. В любой момент он мог снова уронить мотоцикл, а то и упасть вместе с ним.

– Крутой дачник ваш, ох и крутой. Обставил меня сегодня. Переиграл, чиксу увел. Другого бы я пописал сразу. Но… уговор дороже денег. И даже женщин. Ничего, передай ему, что ход за мной! За мной ход! – повторил Костян и зло ударил тяжелым берцем по педали стартера. Мотоцикл хрюкнул возмущенно и не завелся.

« – Значит, все правда. А обставил и переиграл – это как?» – хотел уже было спросить я и даже рот открыл, но Костян повторно ударил по педали. «Харлей» затрещал, и Костян уехал в туман, обдав все вокруг выхлопом.

– Видали, какая у Костяна обнова? – хрипло гаркнул Мишка.

– Какая? – промычал ктото.

– «Железка» под ним новая, суперская! Вся на хроме, трубы, обводы! Сияют так, что ночью при Луне без фары можно ездить! Хаха!

– «Ява» у него… всегда была, – снова пробубнил ктото.

– Какая нах… «Ява»! Эт «Харлей»! Понимать надо! – и добавил, повернув голову в черноту ночи, словно в ней можно было разглядеть ответ: – Где только он его взял.

А я стоял, прислушиваясь к треску удаляющегося мотора, и думал, что пожалуй ято знаю ответ. Но не это сейчас занимало все мысли, а что будет, когда Костян доедет до «пуньки» и застанет там Серегу и Люду вместе. Или уже не застанет? Или не доедет?

Рокот мотора внезапно оборвался вдали.

На следующий день, когда часам к девяти я проснулся и вышел на кухню позавтракать, бабушка сказала, ставя передо мной тарелку с горячей яичницей:

– Соседка, тетка Маша, только что новость принесла.

– Какую… – пробормотал я, подцепив на вилку кусок яичницы.

Бабушка присела рядом на табуретку.

– Бандит разбился.

Я так и замер с дрожащим куском яичницы у рта.

– Как… какой бандит?

– Какой у нас бандит? Тот самый, с рыжей бородой, на мотоцикле.

– Костян? Быть не может!

– Еще как может! Бог шельму метит.

Машинально пережевывая яичницу и почти не замечая аромата свежайшего укропа, я вспоминал вчерашний вечер и внезапно оборвавшийся вдали рокот мотоцикла.

– Пьяный был в зюзю, ну и в яму, да об дерево, – доливая чайник, сказала бабушка. – В больничку свезли.

– В смысле? – я вовсе перестал жевать.

– Ну в районную.

– Так он жив?!

– Неизвестно. Может, жив, а может, прямо в морг. А мотоцикл, вообще сказали, что был краденый. А хозяин, тот и вовсе пропал.

Допив одним глотком чай, я встал.

– Спасибо, ба!

– На здоровье, Сашок, ты куда?

На стук в дверь никто не отвечал. Но когда я наконец решился и потянул за ручку, дверь в «пуньку» оказалась не заперта. Я вошел на терраску, помедлил с некоторой неловкостью оттого, что вот сейчас, возможно, застану их обоих спящими под белым одеялом, в объятиях друг друга. Я толкнул дверь в комнату. Серега спал, отвернувшись к стенке. Один.

– Эй! – я потряс его за плечо. – Эй, знаешь чего… Да просыпайся, что ли!

Наконец Серега приоткрыл глаза. Некоторое время он смотрел на меня, будто не понимая, кто перед ним и зачем его разбудили. Потом сбросил спальник и нехотя сел на кровати. Выслушав новость про Костяна, равнодушно зевнул. Был он вял и заспан, видимо, ночь выдалась бурной и бессонной. Словом – удалась!

– Пойдем, – сказал он и, встав, натянул футболку.

– Куда?!

– На пробежку!

И тут же, выйдя на терраску, он поплескал себе в лицо из рукомойника, а потом уселся на порог крыльца и стал натягивать кроссовки.

Он зашнуровывал их не торопясь, тщательно и деловито, вытягивая пальцем петлю за петлей и туго фиксируя стопу. Он, казалось, забыл обо всем, кроме этого занятия, а я… я стоял у него за спиной и не мог оторвать взгляд от кресла, что стояло на террасе возле двери. Через спинку этого самого кресла была небрежно переброшена брезентовая штормовка со стройотрядовской нашивкой. Та самая, которой (пару дней назад на пристани) я укрыл ее плечи.

– Ну что стал? – не оборачиваясь бросил Серега. – Идем!

Стартовали мы, прямо скажем, поздновато! Было уже довольно жарко, мы бежали через скошенное поле, и дорога гулкими ударами отзывалась у нас под ногами.

Поле закончилось, глина сменилась хвойной пружинящей подстилкой. Мы бежали заросшей лесной просекой, обегая рытвины и прыгая через ямы. Коричневые корни торчали нам на встречу изпод земли кривыми изломами и наростами суставов. Да такими корявыми, что иногда мы спотыкались о них на бегу.

Мы бежали, и топот наших ног сливался с шелестом ветра в кронах деревьев, щебетом птиц и прочими звуками летней лесной жизни. Все это свистело в ушах с потоком рассекаемого воздуха, так что мы даже не с первого раза расслышали тревожный звонок догоняющего нас велосипеда.

И лишь когда приблизившись, он вовсю растрезвонился у нас за спиной, мы остановились, обернулись.

Люда крутила педали, сосредоточенно глядя перед собой! Брови нахмурены, губы поджаты, локти упрямо расставлены в стороны, и руки напряженно сжимают руль. Казалось, нас она вовсе не замечает и вотвот промчится мимо.

– Эй! Привет! – крикнул Серега, взмахнув рукой.

Проехав вперед, она все же затормозила. Резко, с хрустом и облаком песчаной пыли, вылетевшей изпод колеса.

– Люд, привет, ты кататься? – подойдя, не нашел ничего лучше спросить я, хотя и дураку было ясно, что с ней творится не ладное.

Люда стояла, не оборачиваясь, глядя вперед мимо нас.

– Люд, ты чего такая? Случилось что?.. – Серега осторожно тронул ее за плечо.

Этот вопрос и это прикосновение взорвали ее.

– Случилось! – вскрикнула Люда, несоразмерно сильным взмахом скинув со своего плеча Серегину ладонь.

– Бегуны! Все бежите и не догоняете! А он… он лежит! Переломанный… умирает. А может, и умер! Потому что я… Потому что ты!!!

И обернувшись к Сереге лицом, искаженным гримасой боли и злости (выражения такой боли и злости ни он ни я и вообразить себе у нее не могли!), Люда от всей души влепила Сереге звонкую, на весь лес прозвеневшую пощечину.

И… сама заплакала! И уже никакой злости, а только боль и недетская досадливая обида в дрожащих девчоночьих губах.

– Люд… ты слушай, постой… – попытался было я робко.

– Да пошел ты… – судорожно втянув воздух, – вы оба! – она оттолкнулась, чтобы ехать.

– Ты сама сказала, что не любишь его! – крикнул Серега вслед, пылая левой щекой.

– Кто, я? И ты поверил?! А может, и в то, что я боюсь его?! Дураки! Да ты в тысячу раз хуже его и трусливее! – и не зная, видимо, чем еще уязвить, через всхлип добавила, ни на кого не глядя:

– Сверхчеловек ты, хренов! Иди… сплавай на свой бакен! Если можешь…

И вздрагивая от рыданий, неуклюже оттолкнулась и поехала, то и дело утирая глаза рукой и оттого вихляя колесом то вправо, то влево.

А мы стояли, как два каменных истукана.

– Нда… вот тебе и плетка… – попытался философски отрешиться я от случившегося.

Но друг мой был совершенно иного мнения и настроения:

– Значит, вот так. Люблю и не боюсь!

– Пройдет, – не особо убедительно заметил я. – Будет жалеть.

– А ведь она права! Бакен! – и протянув мне раскрытую ладонь, объявил тихо: – Прямо сейчас! Не откладывая!

И неотвратимая решимость в глазах.

Я, помедлив секунду, ударил ладонью о ладонь. Серега резко крутанулся на пятках, и мы побежали обратно к деревне, в сторону «пляжа».

Поравнявшись с зарослями тех самых акаций, через которые тропинка вела к пляжу, я с мгновенным смешением горечи и досады успел подумать, что вот всегото какихто несколько дней назад ждал тут вечером обещанного свидания. Ждал чегото хорошего, доброго. Того, от предвкушения чего замирает все внутри; в чем, не взирая на известные обстоятельства, все же была прямота обычного счастья, того самого, о котором разве что в романах пишут и которое растоптали (чуть ли не в прямом смысле!) вот эти самые ноги в кроссовках, мелькающие впереди меня в пыли.

Растоптал он – мой друг!

Адреналин от этих мыслей так и вскипел, ударил, подхлестнул силы, я рванул и наверняка вырвался бы вперед, но внезапно Серега (а он всегда бежал первым) остановился и, пригнувшись, замер посреди зарослей.

– Смотри! – шепнул он мне, дыша тяжело и вязко. – Вон там, под деревьями!

На прогалине, под акациями шевелилась трава. Мы осторожно подкрались и раздвинули стебли. Птенец смотрел на нас большими выпуклыми глазкамибусинами.