Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этикетки[1067]
Возможны и другие варианты. Так, можно предположить, что Ю – инициал Юлии Руновой, женщины, с которой у Ерофеева были, вероятно, самые близкие, глубокие и продолжительные отношения в жизни; несколько раз она расставалась с ним, не выдерживая его пьянства.
«Ю» – не единственный символ в поэме, обладающий особым значением. Для «Москвы – Петушков» очень важны числа: 3, 40, 13 и особенно 4. Все эти числа имеют богатую культурную историю ассоциаций и интерпретаций, которая, как правило, берёт начало в Библии.
Почему в «Москве – Петушках» пьют такие странные алкогольные напитки?
По «Москве – Петушкам» можно изучать алкогольную культуру СССР: здесь перечислено и опробовано, кажется, всё, что продавалось в магазинах. Но не только. Герои поэмы, и в первую очередь сам Веничка, искусны в изготовлении изысканных спиртных напитков из подручных средств: одна из самых знаменитых глав «Москвы – Петушков» посвящена смешиванию коктейлей из таких ингредиентов, как политура (жидкость для лакирования мебели), денатурат (денатурированный спирт), духи «Белая сирень», зубной эликсир, средство от потливости ног и т. п. Излишне указывать, что все эти вещества не стоит употреблять внутрь, – на этикетках денатурата об этом специально предупреждали крупными буквами «Яд». В этом отношении глава «Электроугли – 43-й километр» наследует монологу Остапа Бендера из «Золотого телёнка»: великий комбинатор утверждал, что гнать самогон можно даже из табуретки. Отдельного комментария заслуживают названия ерофеевских коктейлей: если «Ханаанский бальзам» отсылает к Библии, то «Дух Женевы» – к женевскому совещанию мировых лидеров в 1955 году, ознаменовавшему небольшое потепление в период холодной войны.
Эти коктейли могут замещать «конвенциональное» спиртное по самой банальной причине – финансовой. У Венички, работающего укладчиком кабеля в Шереметьеве, очевидно, не слишком большая зарплата – её хватало бы на умеренную выпивку, но когда человек пьёт в таких количествах, как герой «Москвы – Петушков», он, конечно, испытывает денежные затруднения. Вспомним, что на спиртное в начале поэмы Ерофеев тратит почти 10 рублей – по меркам 1969 года это внушительная сумма: сейчас она эквивалентна, по самым грубым подсчётам, трём-четырём тысячам рублей. (Кстати, в связи с этим становится понятнее вечная и принципиальная безбилетность Венички: в конце шестидесятых билет до Петушков стоит 1 рубль 46 копеек – в пересчёте на нынешние деньги это рублей шестьсот.)
Дело, впрочем, не только в безденежье. Помимо утилитарного, у коктейлей Ерофеева есть и ещё один смысл – метафизический. Он обещает, если доберётся до Петушков, создать коктейль «Иорданские струи» или «Звезда Вифлеема», который можно будет пить «в присутствии людей и во имя Бога»; той же цели, вероятно, служит «Ханаанский бальзам». Алкоголь для Ерофеева – проводник к Богу: «Что мне выпить во имя Твоё?» – вопрошает он и находит, что все обыкновенные, магазинные напитки Бога недостойны.
Существовала ли первая редакция главы «Серп и Молот – Карачарово», состоявшая из сплошного мата?
В предисловии к поэме Ерофеев сообщает: «Во вступлении к первому изданию я предупреждал всех девушек, что главу "Серп и Молот – Карачарово" следует пропустить, не читая, поскольку за фразой "и немедленно выпил" следует полторы страницы чистейшего мата, что во всей этой главе нет ни единого цензурного слова, за исключением фразы "и немедленно выпил". Добросовестным уведомлением этим я добился того, что все читатели, особенно девушки, сразу хватались за главу "Серп и Молот – Карачарово", даже не читая предыдущих глав, даже не прочитав фразы "и немедленно выпил". По этой причине я счёл необходимым во втором издании выкинуть из главы "Серп и Молот – Карачарово" всю бывшую там матерщину». Но в интервью Ерофеев признавался, что это выдумка – глава «Серп и Молот – Карачарово» всегда состояла из одной фразы[1068]. Комментатор Эдуард Власов полагает, что предупреждение Ерофеева восходит к предисловию Пушкина к «Евгению Онегину», в котором объясняется пропуск одной из глав.
«Москву – Петушки» часто называют энциклопедией русской жизни 1960-х годов. Так ли это?
«Энциклопедией русской жизни» назвал Виссарион Белинский «Евгения Онегина», и это определение стало школьным штампом, подобным тем, которые во множестве встречаются в тексте «Москвы – Петушков». Уже это говорит о том, что подобное определение для ерофеевской поэмы требует иронического отношения. «Москва – Петушки» не даёт универсального отображения жизни советского общества. В фокусе внимания Ерофеева – быт и бытие специфического контингента советских людей. Однако этот контингент был достаточно многочислен и всем знаком, что и даёт Веничке основания называть его «моим народом»: «время от рассвета до открытия магазинов» было одинаковым для всех. На «энциклопедичность» поэмы работают и повсеместные цитаты, задающие интеллектуальный горизонт ерофеевских попутчиков: в большой степени он складывается из литературной мифологии, которая служит таким же мощным связующим средством, как и алкоголь.
Почему важно, что действие «Москвы – Петушков» происходит в электричке?
Вагон электрички – место, в котором можно собрать людей самых разных судеб и предпочтений. Пёстрая публика, описываемая Ерофеевым, объединяется в алкогольное братство, превращается в экстракт народа. (Когда в 2008 году вышел роман Натальи Ключарёвой «Россия: общий вагон», в этом ёмком образе писательница явно отсылала к Ерофееву.)
Вагон – мощный композиционный стержень: на протяжении большей части текста поэме свойственно классицистическое триединство времени, места и действия[1069]. Это вполне отвечает устремлениям и душевной организации героя, который ищет ясности и порядка, пытаясь прорваться сквозь делириозную пелену. Едва Веничка в почти бессознательном состоянии на короткое время покидает электричку, триединство даёт сбой. Поэма переходит к более древней, циклической структуре сюжета – и в конце концов приходит к катастрофическому финалу.
Умирает ли Веничка в финале поэмы?
«Они вонзили мне своё шило в самое горло…» – такой способ расправы выбирают неизвестные преследователи Венички. Мотив насилия над горлом появляется в поэме с самого начала: опохмелившись в тамбуре, Ерофеев «мечется в четырёх стенах, ухватив себя за горло». Филолог Евгений Егоров отмечает, что значения слов «горло» и «душа» в поэме воспринимаются как смежные: в частности, «В предложении "Схватил себя за горло и душу" слово "душу" можно прочитать с разным ударением – как глагол и как существительное»[1070]. Таким образом, протыкание горла – это уничтожение души героя, а может быть, способ выпустить «дух вон».
Не раз отмечено сходство последней сцены «Москвы – Петушков» с финалом «Процесса» Кафки:
Но уже на его горло легли руки первого господина, а второй вонзил ему нож глубоко в сердце и повернул его дважды. Потухшими глазами К. видел, как оба господина у самого его лица, прильнув щекой к щеке, наблюдали за развязкой.
– Как собака, – сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его.
Курский вокзал. 1950–60-е годы[1071]
Сам Ерофеев в одном из интервью утверждал, что «этого е…… Кафку и в глаза не читал», – но в другом говорил, что особенно ценит его из западных писателей и многим ему обязан. Однако если смерть Йозефа К. в финале «Процесса» очевидна, то сказать, что Веничка умирает, мы не можем: «И с тех пор я не приходил в сознание, и никогда не приду». Поскольку рассказчик поэмы, очевидно, говорит с нами уже после этого события, можно предположить, что и только что прочитанный нами текст – плод несознания, подсознания. Впрочем, по мнению
