Полка. О главных книгах русской литературы (тома III, IV) - Станислав Львовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кто такие эндурцы и имеют ли они отношение к конфликту грузин и абхазцев?
Один из немногих сквозных сюжетов «Сандро…», затрагивающих многие новеллы романа, – история противостояния абхазцев с эндурцами, представителями некоей не существующей в реальности местной народности, которые мало похожи на всех остальных, говорят на своём наречии абхазского и многими героями страшно нелюбимы.
С одной стороны, противостояние героев с эндурцами не имеет никакой реальной подоплёки. Это просто карикатура на любой шовинизм – автор ярко это демонстрирует уже в объяснении происхождения эндурцев:
К эндурцам у абхазцев очень сложное отношение. Главное, никто не знает точно, как они появились в Абхазии. Сначала выдвигалось предположение, что их турки насылают на абхазцев. Считалось, что турки по ночам на своих фелюгах подплывают к берегу, высаживают их и говорят:
– А теперь идите!
– Куда идти? – как будто бы спрашивают эндурцы.
– Вон туда, – вроде бы говорят им турки и машут рукой в сторону Абхазии.
Была, впрочем, и другая версия происхождения эндурцев, которые, по мнению абхазцев, «где-то в самых дремучих лесах между Грузией и Абхазией самозародились из древесной плесени».
В предисловии к «Сандро…» Искандер даже смеётся над попытками «расшифровать» эндурцев, вспоминая, как его переводчик на немецкий язык поинтересовался, не имеются ли в виду евреи.
С другой стороны, линию о борьбе с эндурцами невозможно воспринимать в отрыве от реальных конфликтов на национальной почве, которые как раз захлестнули Закавказье в момент публикации «Сандро…» в СССР. Не говоря уже о том, что несколькими годами позже, в 1992 году, Абхазия вступила в войну с Грузией за свою независимость. В итоге сюжет об эндурцах сам по себе, помимо авторской воли, приобрёл реальную подоплёку.
В 1989 году Искандер был избран депутатом Верховного Совета СССР от Абхазии. По словам писателя, он был против того, чтобы идти в политику, но «земляки начали напирать на… патриотические чувства»[1054]. При этом позиция Искандера насчёт грузино-абхазского конфликта была достаточно чёткой, Станислав Рассадин приводит такое его высказывание: «Я против отделения Абхазии от Грузии, надо сосредоточить свои силы на решении экономических задач внутри нашей автономной республики, развивать демократию и больше ничего не менять».
Искандер достаточно ясно объяснил, почему эндурцы не имеют реальных прототипов, а сюжетная линия с ними не высмеивание конкретного противостояния. «Эндурцы, кенгурцы – это ведь из моей детской игры. Я ещё в детском саду придумал два племени, Эндурию и Кенгурию, рисовал их карты, изображал сражения между ними. ‹…› А один мой родственник из Очамчири говорит: "Знаю, кого ты имел в виду – грузин". Вот тут мне стало страшно. Детская игра – и вдруг отзывается в кровавом кошмаре».
Кто такой Нестор Лакоба и почему он сыграл такую важную роль в жизни дяди Сандро?
Один из важнейших персонажей романа – Нестор Лакоба, реальная историческая фигура, лидер коммунистов Абхазии. Именно он вызволяет Сандро из тюрьмы в «Истории молельного дерева», в той же новелле предлагает ему быть комендантом ЦИКа (Центрального исполнительного комитета) и солистом танцевального ансамбля. Кроме того, Лакоба – одно из главных действующих лиц в «Пирах Валтасара».
В период правления Лакобы – с 1922 по 1936 год – Абхазия была независимой республикой и входила в СССР наравне с Грузией, Арменией и Азербайджаном. Но в тридцатые годы границы республик начали перекраивать, и Абхазию включили в состав Грузии. Лакоба пытался этому противиться, но проиграл в политической борьбе, умер при загадочных обстоятельствах (по наиболее распространённой версии, был отравлен тогдашним главой грузинской Компартии Берией). После смерти Лакоба был объявлен «врагом народа», были арестованы все его родственники, что положило начало Большому террору в Грузии[1055].
Напрямую обо всех этих событиях в «Сандро…» Искандер не пишет. Отчасти это объясняется спецификой публикации романа: в новеллах, предназначенных для официальной печати, говорить о судьбе Лакобы было невозможно. Но намёки тем, кто знаком с историей Советского Союза, должны быть ясны. Так, в новелле «Дядя Сандро у себя дома» рассказ о репрессиях легко укладывается в одно предложение: «…Начались повальные аресты и уже взяли руководителя ансамбля Платона Панцулая, дядя Сандро, провидчески решив, что забирают всех лучших, сначала захромал, а потом и вовсе, уволившись из ансамбля, вернулся в деревню». Такая осторожность оборачивается у Искандера изяществом и лаконичностью, становится ещё одним примером его специфической ироничной интонации.
Пример более откровенной работы с исторической фактурой – эпизод новеллы «Рассказ мула старого Хабуга», где Сандро хочет купить симпатичный пустующий домик с фруктовым садом. Дом продаёт по дешёвке горсовет, хозяев нет – их, как и других понтийских греков, депортировали в Сибирь. Плут Сандро предвкушает удачную сделку, прочее его не заботит: сделанного не вернуть, не он купит – так другой. Совсем иначе реагирует его старый отец:
– Сын мой, – начал он тихим и страшным голосом, – раньше, если кровник убивал своего врага, он, не тронув и пуговицы на его одежде, доставлял труп к его дому, клал его на землю и кричал его домашним, чтобы они взяли своего мертвеца в чистом виде, не осквернённым прикосновением животного. Вот как было. Эти же убивают безвинных людей и, содрав с них одежду, по дешёвке продают её своим холуям. Можешь покупать этот дом, но – ни я в него ни ногой, ни ты никогда не переступишь порога моего дома!
История депортации греков в 1949 году в советской печати уже возможна благодаря XX съезду и последовавшей за ним десталинизации, когда грекам разрешили вернуться домой. В «Сандро…» она упоминается не раз, но подробное описание событий Искандер приносит в жертву завершённости формы, максимальной обобщённости и иронической лёгкости повествования.
Кто такие абреки и за что расстреляли Щащико?
Наравне с Сандро в романе есть ещё несколько сквозных персонажей – в том числе абрек Щащико. Термин «абрек» применялся к мужчинам, которые отказывались от соблюдения любых законов, подчинения любой власти и принимали кочевой образ жизни, уходили в горы. Как правило – и случай Щащико как раз такой, – происходило это из-за того, что молодой человек совершал преступление и либо бегством спасался от наказания, либо изгонялся из родных мест. Щащико ещё подростком заказал портному черкеску[1056] – тот, зная, что денег у заказчика немного, не торопился, юношу это вывело из себя, и он портного убил.
Помимо подвигов Щащико (вроде истории о том, как он ночью спасся от полицейских, спрыгнув в обрыв, «куда и днём никто не решался спускаться») и его славы (например, дядя Сандро однажды спасает себе жизнь, соврав, что он родственник знаменитого абрека), в «Сандро…» описан и его бесславный конец. Вместе с сюжетной линией о Лакобе этот эпизод – важная часть той составляющей «Сандро…», что связана с историей Закавказья вообще и Абхазии в частности. Щащико был казнён вместе с другими бывшими абреками, которых повесткой выманили в милицию, обещая простить все преступления. Этот эпизод относится к 1920-м годам, когда во всём Закавказье расправлялись с теми, кто помогал большевикам и чьими руками устанавливалась советская власть: теперь эти люди стали для неё опасными. Самая известная история этой охоты – странная смерть революционера и организатора экспроприаций Камо[1057]. Кстати, во время создания «Сандро…» абреки ещё существовали – считается, что последний из них был убит в 1976 году.
Почему дядя Сандро не упоминается в некоторых новеллах и кто такой Марат?
Помимо глав о приключениях дяди Сандро, в романе есть и своеобразные отступления – новеллы, в которых главный герой даже не упоминается. Во втором томе это «Молния-мужчина» и «Колчерукий», в третьем – «О, Марат!» (первоначальное название – «Маленький гигант большого секса») и «Широколобый». Если в «Молнии», «Колчеруком» и «Широколобом» фигурируют второстепенные персонажи похождений Сандро, то Марат появляется внезапно и до своего «сольного выхода» в романе ни разу не назван. Новелла тем более неожиданна, что описывает она относительно недавнюю историю – курортные романы 1950-х годов.
Парадоксальным образом именно чужеродность «Марата»
