Наперекор судьбе - Пенни Винченци

– По возрасту я уже не гожусь в солдаты, – объяснял он ей. – Но я нашел свою дорожку в армию. Я занимаюсь очень интересной работой.

У него были потрясающие способности к языкам. На некоторых он говорил очень хорошо, включая и русский. Он даже мог объясняться на японском.

– Но командование в основном интересует мой немецкий и, возможно, французский.

Барти удивляло, что он вообще пошел в армию, да еще добровольцем.

– Зачем? Твой возраст уже не подлежит призыву. Тебе ведь сейчас…

– Сорок пять, – подсказал Лоренс. – Правда, невероятно?

– Тогда…

– Я захотел сам. Мне это представлялось головокружительным приключением.

Его слова не были пустой бравадой. Он всегда охотился за новыми впечатлениями, а его смелость граничила с безрассудством.

– А еще, – добавил он, улыбаясь своей медленной, словно неохотной улыбкой, которую она никогда не могла забыть, – я хотел попасть в Англию и найти тебя. Туристом сейчас не приедешь. Смерть казалась мне куда меньшим злом, чем перспектива никогда больше тебя не увидеть.

Подумав над услышанным, Барти улыбнулась и спросила:

– Неужели это так опасно? Чем же ты занимаешься?

– В данный момент наслаждаюсь твоим обществом и болтаюсь по Лондону. А потом моя работа может стать опасной.

– Почему?

– Допрос пленных. Мы будем рядом с передовой.

– Теперь понятно. А как ты меня нашел?

– Это оказалось совсем просто. Позвонил в «Литтонс». Мне ответили, что ты ушла в армию, потом спросили, кто я такой. Я назвался одним из американских Литтонов, который давным-давно не виделся со своей английской родней. Девушка, с которой я говорил, оказалась очень любезной. Она сообщила мне твой адрес и дала номер телефона.

– Ясно, – пробормотала Барти, решив при первой же возможности поговорить с Верой Мартин – новой секретаршей издательства, сильно отличающейся от бдительной Дженетт Гоулд.

– Остальное ты знаешь. А как твои армейские будни? Твой род занятий опасен? Мне кажется, что да.

– Такое бывает, но редко, – ответила Барти. – Сейчас это обычные рутинные дежурства.

Если бы и все другие стороны ее жизни состояли из подобной рутины!

Лоренс практически не изменился. Пять лет не оставили на нем никакого отпечатка. Его волосы по-прежнему были золотисто-рыжими, а глаза – все того же сине-зеленого цвета. Он немного похудел, но оставался мускулистым. От него так и веяло силой и здоровьем. Поскольку Лоренс рассчитывал отправиться с ней на обед, то приехал в гражданской одежде – в элегантном смокинге. На следующий вечер он предстал перед ней в такой же элегантной форме американского офицера.

– Пришлось сшить ее на заказ. Та, что выдали, ужасно на мне сидела.

Приехав, Лоренс долго вглядывался в нее, потом сказал, что она тоже ничуть не изменилась.

– Помню, у тебя волосы были подлиннее. Настоящая львиная грива. Кстати, это не мои слова, а леди Селии. Пожалуй, я бы не прочь встретиться с ней. И глаза у тебя те же. Твои изумительные глаза. И шея, длинная, грациозная шея. Она мне снилась. Барти, ты стала еще красивее. Намного красивее, чем была.

Лоренс много говорил о своем браке, о годах, прожитых без нее.

– Это был ад. Сущий ад. Несчастливый брак подобен тюремной камере, которую ты вынужден делить с тем, кого терпеть не можешь.

– Тебя никто не вынуждал жениться на этой женщине.

– Я должен был на ком-то жениться.

– Но зачем?

– Чтобы показать тебе свое отчаянное положение.

– Лоренс, но ведь это просто смешно.

– Только не для меня. Ты знала, как сильно я тебя люблю и как сильно тебя хочу. Это было самой наглядной декларацией моего отчаяния. Я показывал тебе, до чего мне худо и на какой новый отчаянный шаг готов пойти.

– Ты говоришь совершенно абсурдные вещи. До сих пор я слышала только о твоих страданиях. А каково твоей жене? Думаешь, ей легко жить с тобой, зная, что ты ее не любишь?

– Когда она за меня выходила, ей меньше всего была нужна любовь. Ей хотелось моих денег. Шикарного дома. И разумеется, детей.

– Конечно детей. И сколько их у вас?

– Двое. Замечательный сынишка, которого зовут Бартоломью.

– Бартоломью?

– Да. В честь тебя. Тебе нравится?

– Ты назвал в честь меня сына, родившегося от другой женщины?

– Да, и мне очень понравился сам замысел. В этом есть что-то очень извращенное, ты не находишь?

– Не знаю, – пробормотала откровенно шокированная Барти. – Мне это кажется… чрезвычайно странным.

– Тебе, может, и кажется. А мне ничуть. Мы зовем его Бифом. А еще у меня дочка. Кэтрин. Кейт. Вылитая мать и так же себя ведет. Очень избалованная.

– Иными словами, совсем не в отца.

– Барти, я никогда не был избалованным, – с легким раздражением напомнил ей Лоренс.

Она не спорила. Спорить с ним было бессмысленно.

– Я люблю тебя, – сказал он, и тон его стал вдруг серьезным. – Моя любовь к тебе абсолютна. Не могу поверить, что я снова тебя обрел.

– Лоренс, ты меня не обрел.

– Обрел, – сказал он, глядя на нее своими удивительными глазами. Потом взял ее руку и стал целовать. – Я обрел тебя и на этот раз уже не отпущу. Тут просто нечего обсуждать. Ты должна согласиться. И ты согласишься, я знаю.

– Лоренс…

– Не надо слов. Не будем терять время понапрасну. Если ты говоришь, что через полтора часа должна ехать к себе в часть, нам надо успеть заняться очень важным делом. Прежде всего, мы оба снимем с себя всю одежду.

– Лоренс, я совсем не хочу.

– Нет, ты хочешь. Очень хочешь. Я помню твои жесты, Барти. Когда ты увиливаешь, ты начинаешь теребить волосы.

– Теребить волосы? – изумленно переспросила она.

– Да. А когда ты нервничаешь, то чешешь нос. Когда читаешь, то постоянно откашливаешься. Когда голодна, делаешься весьма раздражительной. И это еще не все наблюдения. Если ты опаздываешь, то становишься неуклюжей, на что-нибудь натыкаешься и за что-нибудь задеваешь. А когда тебе хочется секса, ты затихаешь. Становишься все тише и тише. Обожаю эту тишину.

– Надо же, как старательно ты изучил мои повадки. Лучше, чем кто-либо.

– Сущая правда, – согласился Лоренс и принялся расстегивать ее платье. – Все эти годы, живя без тебя, я каждый день очень старательно и последовательно вспоминал каждую черточку твоего характера. У меня был целый мысленный список, и я проходил его от начала до конца, чтобы только ничего не забыть. Не упустить ни одной мелочи…

– Боже мой, – прошептала она, чувствуя свою беспомощность.

Рядом с ним она всегда чувствовала свою беспомощность.

Поезд шел в Кройдон. Унылые пригородные домишки, подцвеченные заходящим солнцем, казались Барти на редкость красивыми. Ее тело пело, вспоминая недавние наслаждения. В голове царила полная неразбериха. Барти было и радостно, и невыразимо грустно.

Как она справится со всем этим? Ради всего святого… или во имя адских бездн… как ей теперь жить?

В середине лета Иззи приехала в Эшингем на каникулы.

– Как приятно сюда вернуться, – призналась она Киту, когда они пили чай на террасе. – Челтенхем мне нравится. Пожалуй, я даже люблю школу. Но здесь такой покой. Мне очень не хватало тишины и покоя.

– А мне кажется, что я несколько переел того и другого, – сказал Кит.

– Неужели? Я думала, ты здесь счастлив.

– Я счастлив. Конечно, в другом месте обо мне бы так не заботились. Я с удовольствием болтаю с мальчишками и со всеми детьми Литтонов. Дед и бабушка просто замечательно ко мне относятся. Но факт остается фактом. Иззи, мне всего двадцать три года, а я живу жизнью человека среднего возраста. Иногда я думаю: что будет со мной дальше?

– Ты встретишь замечательную девушку, которая крепко тебя полюбит. Вы поженитесь, и у вас будет много детей.

– Которых я никогда не увижу.

– Да, ты их не увидишь, – искренне, без лживых утешительных слов сказала Иззи. Она была одной из очень немногих людей, перед кем Кит раскрывал свое сердце. – Но ты сможешь их обнять и поцеловать. Ты сможешь говорить с ними. Они будут расти, зная, какой замечательный у них отец. Они вырастут такими же умными и талантливыми, как ты, и очень красивыми.

– Ты находишь меня красивым? – удивился Кит. – Что, в самом деле? С моей тростью?

– Да, Кит. Ты ничуть не изменился. Может, тебе и трудно поверить, но ты остался таким же, каким был. Ты самый красивый мужчина в мире. Я так всегда думала. Может, за исключением моего отца.

– Да, – согласился Кит. – Я помню, как замечательно выглядел твой отец. Близняшки рассказывали: когда он был помоложе, у него был облик кинозвезды.

– Я это могу подтвердить. У нас дома в Примроуз-Хилл я нашла несколько папиных фотографий, где он совсем молодой. Я привезла их сюда. Хочу показать Адели. Может, ей будет интересно. Это любительские моментальные снимки. Не черно-белые, а коричневатые. Как рисунки сепией. На одном папа играет в теннис, а на другом – сидит в лодке. Что это за место, я не знаю. Его сфотографировали в белых брюках и джемпере для игры в крикет. В зубах у него зажата сигарета. И он смеется, на самом деле смеется. Сейчас он редко смеется.