Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Сам ангел благополучия простер над этим домом свои крылья и оберегает его от зла. Кажется, жизнь в нем будет течь все так же безмятежно до глубокой старости его владельцев. Но добрый папочка, нежданно-негаданно сраженный коварным недугом, за две недели переселяется в мир иной, а замечательный компаньон пользуется случаем, чтобы его ограбить. Годом позже, накануне Балканской войны, за любимым супругом отправляется и госпожа Корфонозова…

К этому времени юнкер Владимир Корфонозов закончил кадетский корпус, куда его устроил дядя, пехотный генерал, которым так гордились Корфонозовы. Недавнему тринадцатилетнему мальчику, привыкшему каждый день заканчивать молитвой, уже внушили презрение к низам общества и чиновникам. Он знает; что следует не интересоваться материальными благами, а посвятить свою жизнь объединению отечества и величию престола. Юнкер Корфонозов безутешно плачет на похоронах своего отца и куда меньше — на погребении матери, поскольку к тому времени уже стал артиллерийским подпоручиком и обязан был владеть собой. Беда, конечно, ужасная, но все еще может наладиться. Его красавица сестра обручена с очень порядочным, хорошо оплачиваемым банковским чиновником и вскоре выйдет за него замуж. Она пишет ему, что счастлива, но обстоятельства требуют продать магазин и все, что в нем осталось. Кому теперь нужен этот магазин на главной улице с громадным подвалом внизу? Пусть зять и сестра продадут принадлежащую ему часть магазина и оставшийся товар, а деньги возьмут себе. Что ему, подпоручику Корфонозову, деньги? Он выполняет свой священный долг перед отечеством и перед его величеством на поле брани. Неужели материальными благами можно заплатить за жизнь павших, за пролитую кровь порабощенных братьев Фракии и Македонии? Героям деньги не нужны, отечество не оставит их голодными и бездомными. Подпоручик артиллерии Корфонозов не интересуется отцовским наследством. Пусть зять распоряжается им, как сочтет нужным. У офицера Корфонозова свои надежды и заботы: производство в высший чин, ордена, карьера. Недавний юноша, еще в детстве надевший сапоги, китель и шинель, воспитанный в понятиях доблести и чести, научился отменно командовать батареей, хотя у него едва пробивался пушок над верхней губой. Даже теперь он, тридцатитрехлетний мужчина, майор запаса, студент последнего курса юридического факультета, испытывает удовлетворение и гордость, припоминая те или иные эпизоды. Например, как его батарея буквально искрошила половину турецкого полка, который они случайно обнаружили в ложбине, где тот укрылся, рассчитывая отойти ночью. Он, тогда еще совсем молодой командир, пришел в такой восторг от точности огня, что вызвал на командный пункт своих унтер-офицеров, пусть видят, что значит шрапнельный огонь!.. В Добрудже и при отступлении после Добро-Поле он много раз устраивал подобную мясорубку. Батарея капитана Корфонозова — прославленная батарея, о которой знал сам фельдмаршал фон Макензен!..

И этот самый Корфонозов лежит сейчас в кабинете отцовского дома, ждет любовника своей сестры и не может отделаться ни от кошмара, который ему приснился незадолго до возвращения, ни от кошмара, который творится в его родном доме…

…Шестнадцатый год. Деревенская каморка где-то в Северной Добрудже. Лампа с закопченным стеклом разливает мутный, невеселый свет. Он лежит на столе. Входит старый солдат, худой, с каким-то отвратительным затылком, хватается за его сапог и начинает стягивать. «Ты зачем это меня разуваешь, дурак? Оставь!» Солдат молчит. «Я пристрелю тебя, скотина!» Солдат молчит и продолжает его разувать, словно мертвеца. Каморка эта — то ли морг походного лазарета, то ли перевязочный пункт… Но кошмар в доме — это уже не сон.

В кабинете жарко. На спущенных, выгоревших на солнце шторах неясные пятна городских огней. Если отворить окна, хлынет прохлада, но смутные запахи родного дома ему приятны, он вдыхает их с болезненным наслаждением, лежит одетый на кушетке и размышляет.

Прежде всего надо понять, как это сестра дошла до жизни такой. Но зачем — из потребности внести ясность или чтобы найти оправдание своему не слишком серьезному отношению к ее жизни? Разве ж он не знал, что, лишившись своего чиновника, она непременно найдет себе другого? Не может такая сильная, молодая и красивая женщина долго жить без мужчины, да и жажда материнства не дает ей покоя. Запертая входная дверь (сперва он решил, что сестры просто нет дома, и прикидывал, где ее искать) свидетельствовала о том, что этот «другой» уже найден. Дуса расцвела и стала еще красивее. До неприличия большой вырез простенького ситцевого платья открывал ослепительно белую, упругую и высокую грудь — грудь бесплодной женщины; туго натянутая кожа отливала перламутром. Разве он заслуживает ее, этот опаленный войной интеллигент? На три года моложе, без гроша в кармане, без профессии. Чем это он так ей понравился? Всему он мог поверить, только не тому, что сестра влюбится в Кондарева и так глупо впутается в рискованное дело — да еще такое, в котором замешан и ее брат.

Корфонозов встал и открыл окно, потому что табачный дым пластами висел под потолком, словно волшебный ковер. Ночь была на редкость душной и печальной, до самого горизонта объятая летней истомой изнемогающей от зрелости земли. Городок, казалось, обливался потом. Отсюда он видел его почти весь — кроме Нижней и Кожевенной слободок. Только сейчас Корфонозов догадался об истинной причине мучившего его удушья. Ведь их дом стал явочной квартирой!

Он зажег большую бронзовую лампу и заметил на абажуре пыль. С зимы сюда никто не заходил. Если соседи в чем-либо ее подозревают, пусть видят, что это он, а не посторонний. Кондарев предпочитает спальню сестры, окна которой выходят во дворик за домом. В заборе выломаны две доски, через образовавшееся отверстие можно пробраться в полуразрушенные землетрясением нежилые дома, а оттуда на пологий склон, за которым высится голое темя холма с рощицами акаций…

Очевидно, все это он тоже принял во внимание, вступая в связь с Дусой… — V^S!

В разгорающемся свете лампы, абажур которой Корфонозов вытер носовым платком, комната заулыбалась, как бывало в детские годы в дни больших праздников, когда она служила гостиной. Несмотря на нагромождение вещей и беспорядок, каждый предмет казался таким же, как прежде, отбрасывал легкую тень, освещенный ровным пламенем керосина, приглушенным красивым хрустальным абажуром. На буфете стоял его портрет. Из-под высокой русской папахи (он взял ее у пленного казачьего офицера) глядело округлое, немного женственное лицо с едва заметными усиками. Нос крупный, слегка загнутый книзу. По-лисьи хитрым выглядит лицо этого молодого офицера. Глаза его — глаза артиллериста, а что касается хитрости, то это вовсе не хитрость, нет, это скорее хладнокровие. Этот человек знает что-то такое, чего не знают другие, он верит в свою звезду, он дерзок и уверен в себе, но в настоящее время сдержан и скромен. Внутренний голос, какое-то чувство, развитое и достигшее совершенства в огне сражений, подсказывает ему, что можно и чего нельзя делать. В Добрудже он приказал однажды своим солдатам поджечь несколько стогов соломы и разный хлам на окраине какого-то румынского села и за дымовой завесой подвел свою батарею вплотную к вражеской пехоте. Огонь четырех орудий оказался для румынских и русских частей полной неожиданностью и уничтожил их всего за несколько минут.

Да, в этом лице соединились черты льва и лисицы. Сейчас оно выглядит утомленным и измученным, подергивается от нервного тика, стягивающего мускулы челюстей в два узла. Прославленный артиллерийский капитан, человек, наделенный чертами льва и лисицы, все-таки допустил роковую ошибку. Он написал доклад, доказывающий ошибки генералов и штабных господ на Южном фронте, и потому был уволен из армии этими самыми господами, которым было нужно переложить на коммунистов и земледельцев вину за происшедшую катастрофу. Тут внутренний голос подвел его, звезда его так и не взошла. Тыловые и штабные подлецы сохранили свои мундиры, а он несколько недель перебрасывал уголь на железнодорожном складе и разгружал вагоны, пока в плече не открылась старая рана. Черные дни унижения и позора) Они засели в его памяти, как пуля в теле, которую не извлечь никакими хирургическими инструментами…

Он вздрогнул от отвращения. Рыться в любовных делах собственной сестры! Вытаскивать напоказ самому себе все эти гнусные истины! А ведь Дуса любит его не только как брата, он для нее — идеал мужчины. Она редко видела его дома, только когда он приезжал в отпуск, и смотрела на него как на божество. Белокурая девочка с милыми ямочками на щеках, вздернутыми уголками губ, с нежными русалочьими, тогда еще прямыми волосами и прелестным носиком (теперь это был классический греческий нос, в вырезах ноздрей которого чувствовались порода и темперамент). Он нежно прижимал ее к своей юнкерской куртке, а она цеплялась за белый ремень братца и таращила на него восхищенные, счастливые глаза. Она влюбилась в брата, когда ей было десять лет, и до сих пор сохранила свое благоговейное и покорное чувство. Уже зрелой женщиной, сама не имея средств к существованию, она все, что осталось от отцовского наследства и наследства погибшего под Битолой мужа, не колеблясь отдала ему, чтоб он мог закончить университет. Она, первая в городе красавица, перешивала старые наряды, ставшие тесными юбки и пальто — остатки их прежнего богатства…