Иван Кондарев - Эмилиян Станев

Нет, не сестра, а он сам виноват во всем — вот она, гнусная истина! Подобных истин слишком много в стране и обществе, которое надругалось над ним, над пролитой кровью и памятью павших на полях сражений. Гнусные истины? Да, он сталкивался с ними повсюду: на фронте, в канцеляриях штабов, в гражданской жизни, и сыт ими по горло. Не может же он возненавидеть свою единственную сестру только за то, что она спит с мужчиной, за то, что она хочет выйти замуж и стать матерью, когда сам виновен в том, что она дошла до этого. Разве он не оставил ее стеречь дом и дожидаться, пока сам закончит университет? Тогда он собирался взять ее к себе, и, возможно, ей еще улыбнулось бы счастье. Там, в Софии, а не в этом городе, где люди говорят о ней бог знает что. Но почему она связалась с этим неудачником, почему готова положить на плаху свою красивую головку? Видимо, решила довериться мужчинам помоложе…

Роду Корфонозовых пришел конец. Дуса не может иметь детей, сам он вряд ли женится, дядя-генерал так и умер старым холостяком. Одно из самых уважаемых семейств разрушено и погублено войнами, а подлецы аферисты и ничтожества благоденствуют, особенно теперь, после переворота. Вот тебе и еще одна гнусная истина!..

Корфонозов снял башмаки и надел старые комнатные туфли, которые ждали его под письменным столом, взял из украшенной пестрыми арабесками коробки сигарету и поглядел на часы. Около двенадцати. Он удивился, что время пролетело так быстро, — казалось, в безмолвии кабинета, где лишь чуть слышно шипел горящий керосин и до боли давила провинциальная тишина, его мысли тащились еле-еле. Может, Кондарев и не придет этой ночью?

Прислушавшись, он уловил звон цикад в полях, далекий плеск реки, затихающие звуки темного города, погружающегося в темноту и сон с наступлением полицейского часа, шаги расхаживавших по улицам патрулей. Тишина и эти неясные звуки, казалось, бесстрастно повторяли тоскливую повесть о былой жизни этого дома. «Все пройдет, все пройдет, — шептала река. — И когда наступит конец, останется только тишина небытия…» Почему Дуса не одумается? Ее темперамент и красота, женская суетность мешают ей выйти замуж за какого — нибудь вдовца. Неужели не понятно, что если так пойдет, она окончательно скомпрометирует себя?

На какую-то секунду Корфонозов почувствовал, как душу его захлестнул прилив мучительного негодования и до боли сжалось горло. «Все пройдет, все, — нашептывала река. — Останется только тишина, наступит конец…»

Раздался бой городских часов. Медленно роняли они удары, словно каждый миг готовы были отказаться от своего бессмысленного занятия.

Корфонозова удивляло, что после того, как он учинил сестре такой мучительный допрос, она не пришла к нему для новых объяснений. Видимо, в ней взбунтовалась гордость.

Он подошел к окну и выглянул наружу. На востоке, за вершинами Балкан, горизонт пламенел медью. Через несколько минут неудержимая августовская луна вытолкнула из-за них свой красный краешек. По стеклам окон поплыли алые отблески. Луна поднималась все выше. Завыла собака, умолкли в реке лягушки, на окнах соседнего дома забелели опущенные занавески.

Где только не видел он этой луны, над какими полями, горами, городами и селами — от Албании до дельты Дуная! Вечера в казармах, поющие молитву солдаты, холерные и тифозные дни и ночи; артиллерийские канонады, когда вспышки орудийных выстрелов вместе с разноцветными ракетами рассекали яхонтовое небо; мертвая тишина после ночного боя, когда не слышно даже стонов раненых и только лунный свет отражается в глазах убитых и на стальных стволах орудий, еще горячих от стрельбы. Едва ли охватишь памятью все, что пережито за те семь жестоких лет — с двенадцатого по восемнадцатый год; море страданий, надежд, героизма, а в итоге — унижения, разбитая жизнь… Интеллигенция, называющая тебя зашоренной скотиной, газетчики-полуинтеллигенты, тупоумные правители, царь — немецкий агент, обман всю жизнь… Он с силой хрустнул пальцами красивых белых рук.

Луна взошла и сразу же окутала город шелковой паутиной. Корфонозов задул лампу. Поток лунного света хлынул в комнату. Он разделся, снял пенсне и лег на кушетку, где сестра приготовила ему постель. И в ту же минуту почувствовал, что кто-то идет по коридору. Он вскочил и распахнул дверь.

Свет луны ворвался в коридор, как луч далекого прожектора, и залил высокую белую фигуру сестры в длинной до пят ночной сорочке. Он подумал, что она идет к нему, потому что не может заснуть и хочет продолжить разговор, утешить его и попросить прощения. Мысль, что в этом доме остались лишь они двое, обреченные одинаково на неизвестность, потрясла его. Но когда лицо сестры оказалось в полосе света, придавшего ему синевато-молочный, мертвенный оттенок, и он увидел опущенные веки спящих глаз, понял, что она идет во сне. Дуса дошла до порога кабинета и остановилась, губы ее зашевелились, по лицу разлилась скорбная улыбка. Он попятился, ожидая, что она войдет внутрь, но сестра повернулась, и ее высокая фигура с удивительной плавностью поплыла в лунном свете. Корфонозов слегка коснулся ее плеча и осторожно повел за собой. Жаркая нежность охватила его. Напряженные нервы болезненно воспринимали каждый звук; казалось, он перенесся в какой-то загадочный мир, где раскрывалась невыразимая тайна всего сущего. Оба медленно двигались к спальне. Сквозь такие знакомые — еще с материнских времен — длинные до пола, воздушные, как пена, кружевные занавески смутно белела огромная луна. Подхватив сестру на руки, Корфонозов бережно поднял и положил ее на постель. В ту же минуту послышался скрип лестницы. В проеме раскрытой двери появился силуэт мужчины в коротком пальто, что-то щелкнуло, и Корфонозов понял, что тот, кто стоял там и смотрел на него, спустил предохранитель револьвера. Лицо Корфонозова снова передернулось, он быстро подошел к порогу и прошептал:

— Это я.

— Корфонозов?.. Когда ты приехал? Я решил, что тут кто-то чужой. — Кондарев сунул револьвер в карман пальто.

«Любовник сестры в родном доме встречает меня с револьвером», — с горечью подумал Корфонозов и тихонько прикрыл дверь спальни. Следовало бы еще завесить чем-нибудь окно, но у него уже не было на это времени.

— Я тебя ждал. Пойдем в кабинет, — сказал он, проходя мимо Кондарева. На него пахнуло полем и травой.

— Закрой прежде окна.

— Незачем. Не будем зажигать лампу, и все.

Кондарев устроился в темном углу и притих, Корфонозов сел на стол. Слышно было, как в наступившей тишине тикают его карманные часы. Луна, поднимавшаяся все выше, постепенно осветила противоположную стену. «Начну напрямик, нечего церемониться», — решил Корфонозов.

— Я приехал сегодня совершенно неожиданно и узнал от сестры все, так что нам нет смысла играть в прятки. Не понимаю, почему ты перешел на нелегальное положение. Это, конечно, твое дело, но я хочу знать, почему ты втянул и мою сестру в дела, которые ей совершенно чужды. И не могу простить тебе, что ты стал ее любовником.

Кондарев молчал. Корфонозову показалось, что в углу сидит какой-то незнакомец, враждебно обдумывающий ответ.

— Она согласилась, чтобы я скрывался у вас. После переворота Христакиев стал прокурором и потребовал моего ареста… Раз она тебе сказала, мне незачем скрывать.

— Еще бы ты стал отрицать. Я не хочу, чтобы сестра пострадала. У меня кроме нее нет ни одного близкого человека. Вот уж не допускал, что именно ты, мой друг, воспользуешься ее наивностью.

— Дуса считает, что как раз сейчас она и живет настоящей жизнью. Она сама сказала, что только теперь в ее жизни появился какой-то смысл…

— Ты что, шутишь? Вторгся в мой дом самым бесчестным образом и еще позволяешь себе иронизировать!.. Бездетная молодая вдова жаждет найти утешение хоть в чем-то, вот ты и подсунул ей эту идею, — сурово произнес Корфонозов, и лицо его вновь исказила судорога. — Ты превратил наш дом в явочную квартиру. По какому праву?

— Идет борьба, и твоя сестра в ней участвует. Я ее не принуждал.

Корфонозов заскрежетал зубами.

— Борьба, к которой она не подготовлена! Вероятно, ей это и в голову не приходит, но сам-то ты отлично сознаешь, что оно так, — сказал он, едва сдерживая гнев.

— Какая из твоей сестры коммунистка — я знаю и отдаю себе в этом отчет. Но сейчас мы рады каждому, кто нам помогает. Раз, говоришь, тебе все известно, изволь выслушать и меня. Но прежде я должен знать, с кем ты.

— Как с кем?

— На чьей стороне…

Корфонозов спрыгнул со стола. Этот нахал в довершение всего еще позволяет себе ставить условия! Выходит, для него связь с Дусой так, интрижка, между делом… Да понимает ли он, что значит такой вопрос? Мол, раз ты с нами, незачем думать о сестре, это не главное, ею и пожертвовать можно… Корфонозов скрестил руки, на скулах заиграли желваки. Луна освещала его по пояс, в голубоватом лунном сумраке белела рубашка, блестело пенсне.