Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выработка королевскими должностными лицами особого статуса службы как автономной от иных, кроме «интересов короля», целей и независимой от всех прочих политических сил в государстве, стимулировалась и провоцировалась конфликтами, в эпицентре которых неизменно оказывались чиновники.
Поворотной вехой в этом процессе стало восстание под руководством Этьена Марселя, идейным вдохновителем которого, как и автором программы реформ в структуре королевской администрации, был выходец из среды чиновничества Робер Ле Кок, королевский адвокат, член Королевского совета и пэр Франции. Реакция коллег на «корпоративное предательство» отражена в «Обвинительном заключении», где была выражена главная претензия: допущенный к секретам власти чиновник, принесший к тому же клятву верности королю, не имеет права использовать свою осведомленность и близость к верхам ради собственной политической карьеры, тем более что в данном случае она делалась за счет коллег, т. е. смещенных с постов 22 высших чинов[2393].
Этот кризис во властных структурах выявил наметившееся противоречие между преданностью должностного лица конкретному монарху и защитой им «общего блага», которые могли войти в конфликт. Разрешением этого противоречия составители «Обвинительного заключения» посчитали запрет чиновнику на политическую активность вне его профессиональной деятельности. Отныне королевский служитель не имел права участвовать ни в каких восстаниях или политических движениях, за что сразу же автоматически изгонялся со службы. Это решение оказалось особенно значимо в контексте принципа служения общему благу: проводя в жизнь свою интерпретацию «интересов короля», чиновник не имел права в то же время выступать против короля вне рамок своей компетенции.
И надо отметить, что случаев участия чиновников в восстаниях обнаруживается в дальнейшем не много, и это свидетельствует об их приверженности принципу политической нейтральности. Уже в самом восстании Этьена Марселя, помимо Робера Ле Кока, участвовали всего несколько должностных лиц короны: адвокат Парламента Пьер де Пюнсе, адвокат Шатле Жан Годар, конный сержант Шатле Жан Ле Ландр, а также адвокат Парламента и советник Шатле Жан Роз[2394]. Первые двое были казнены, а двое других получили королевские помилования, восстановление в должностях и в репутации.
Начало правления сына Карла V было омрачено серий бунтов, направленных против служителей короны как инициаторов сбора якобы отмененных на смертном одре королем налогов[2395]. В Париже таковым стало восстание майотенов 1382 г., в котором принял участие всего один чиновник короля, Жан де Марэ, выдающийся юрист и королевский адвокат в Парламенте[2396]. Хотя в оценках современников он предстает «белой вороной», стоит обратить внимание, что его осуждение современниками было куда сдержаннее критики поведения Робера Ле Кока[2397]. Спустя многие годы Парламент проявил корпоративную солидарность, утвердив королевский указ, разрешавший перезахоронить останки Жана де Марэ, казненного вместе с другими участниками восстания[2398].
Волнением в Париже, сравнимым по значению с кризисом середины XIV в., было, бесспорно, восстание кабошьенов в 1413 г. Прежде всего, оно также сопровождалось массовым смещением королевских должностных лиц во главе с канцлером Арно де Корби[2399]. В описаниях современников этих событий неизменно подчеркивалась их направленность против королевских чиновников[2400]. Среди участников восстания, как и авторов кабошьенского ордонанса, встречались и должностные лица, но основной их корпус сохранил традиционный нейтралитет, что давалось непросто посреди разбушевавшихся страстей. Так, Парламент ответил решительным отказом делегации Парижского университета, явившейся с целью склонить парламентариев на сторону партии реформ. И в его ответе прямо была заявлена позиция политического нейтралитета: «Парламенту не пристало вставать на чью-либо сторону, ибо это главная курия для отправления правосудия»[2401]. Такая позиция предвосхитила королевскую политику восстановления мира, которая проявилась в изданном вслед за подавлением восстания указе, в котором наряду с дарением всем участникам восстания прощения накладывалась «печать молчания» на любые упоминания о произошедших событиях[2402].
Нейтральная позиция Парламента органично вписывается в создаваемый ее служителями образ равного для всех суда, и этот статус стоящего над схваткой арбитра находил реальное подтверждение во множестве показательных акций служителей короны в этот драматический период войн и раздоров[2403]. Ведь восстание кабошьенов представляло собой лишь эпизод в кровавой драме борьбы кланов и партий в начале XV в. Занятая Парламентом жесткая позиция осуждения борьбы бургиньонов и арманьяков, неприятие разгула насилия, политических убийств и ведения частных войн, наконец, давления на королевскую власть со стороны борющихся вокруг трона партий и клиентел: — всё это «работало» на укрепление статуса независимости королевского правосудия, но также закрепляло в общественном сознании принцип нейтральности исполнительного аппарата короны Франции.
Такая позиция верховного суда приобретает особую значимость ввиду наличия внутри него сторонников обеих враждующих партий. Вопреки этому обстоятельству Парламент не вмешивался в борьбу на стороне ни одной из них. Например, он ответил решительным отказом на письмо герцога Бургундского Филиппа Храброго от 29 октября 1401 г., в котором тот пытался привлечь на свою сторону членов верховного суда, представив им печальную картину недостатков в управлении королевством, но парламентарии не пожелали выходить за рамки своей компетенции, как они ее понимали. Ситуация в точности повторилась в конце века: в январе 1485 г. герцог Орлеанский пожаловался в Парламент на ошибки в управлении королевством и просил его вмешаться, но и он получил отказ[2404]. С особой наглядностью эта позиция Парламента обозначилась в деле об убийстве герцога Орлеанского 23 ноября 1407 г. и его последующем оправдании в речи Жана Пти, равно как и в деле об убийстве 10 сентября 1419 г. герцога Бургундского во время переговоров на мосту в Монтеро[2405].
В основе этой позиции лежало неприятие политического насилия вне судебной процедуры, наносившего ущерб власти верховного суда. Однако она же подкрепляла нейтралитет Парламента и его отказ оправдывать одну из враждующих сторон[2406]. Яркими свидетельствами последовательно занятой позиции политического нейтралитета следует признать отказ парламентариев участвовать в патрулировании улиц Парижа перед угрозой вторжения бургиньонов[2407], а также защиту своих коллег от смещения с должностей по политическим мотивам. Когда 31 августа 1417 г., в период ужесточения режима арманьяков в Париже, Парламенту поступил приказ изгнать 21 чиновника, чей поименный список прилагался, он встал на защиту коллег, добившись хотя бы изменения формулировки: вместо смещения по политическим мотивам им было выдано свидетельство о «командировке королем по неким нуждам», т. е. своего рода охранная грамота. За этим внешним проявлением корпоративной солидарности стоит на деле более сложная и глубокая подоплека — защита авторитета корпуса королевских служителей как политически нейтральной силы в обществе[2408]. Тем более что этот эпизод
