Формирование института государственной службы во Франции XIII–XV веков. - Сусанна Карленовна Цатурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аналогичный образ справедливого и равного для всех суда нарисовал в середине XV в. Антонио Астесано: хваля Парламент, где любой человек мог найти справедливость, он в доказательство общего признания «в мире» такой репутации ссылается на то, что «не только христиане… но и почитатели ложных богов и богинь присылали со всех частей земного шара свои споры этим советникам, почитая их приговор за божественный»[2359]. В конце XV в. на Штатах в Туре 1484 г. наказ о правосудии начинался с того же восхваления правосудия во Французском королевстве, к которому прибегали якобы чужеземцы и иноверцы[2360].
Прославление королевского правосудия как равного для всех и независимого арбитра органично сочеталось с идеей милосердного суда. Справедливость и милосердие присутствуют неизменно рядом, дополняя и подкрепляя друг друга: сакральная концепция правосудия основывалась на принципе, идущим из Библии: «милость и истина сретятся» (Пс. 84: 11) — и предписывавшим предпочитать «милосердие суровости»[2361]. Суд короля «по образу Бога» призван был быть по природе милосердным, соблюдая в приговорах чувство меры[2362]. Уже в трактате Филиппа де Бомануара «Кутюмы Бовези» автор включает в список основных достоинств бальи чувство сострадания и милосердия к подданным[2363]. По мере становления королевского правосудия тезис о милосердии как неотъемлемом атрибуте справедливого суда становится топосом общественной мысли: Жан Голен трактует его как основу и опору правосудия, прямо влияющую на справедливость суда; автор «Сновидения садовника» подробно разбирает коллизию «справедливость/милосердие» и доказывает явные общественные преимущества последнего, называя суровых судей «неразумными животными», а жестокого государя — тираном; Жан Жерсон напоминает Парламенту, что все сословия ищут у него именно милосердия; Кристина Пизанская предостерегает от опасности подмены милосердного суда ненавистной и постыдной жестокостью; автор «Совета Изабо Баварской» видит в милосердии проявление справедливости», наконец, Жан Жувеналь постоянно напоминает, что «правосудие без милосердия есть жестокость» и титул короля — ничто без сострадания к людям[2364]. Милосердие являлось одной из краеугольных тем в риторике Парламента: образцовый суд виделся его служителям как «благодушный, милосердный и справедливый», «руководствующийся любовью и милосердием, а не суровостью»[2365].
Но что означало это милосердие и как оно конкретно должно было выражаться в практике судопроизводства во Франции? Разумеется, суд не должен был быть жестоким, в согласии со знаменитой максимой «лучше виноватого отпустить, чем покарать невинного». Однако этим далеко не исчерпывались чаяния общества к системе правосудия. Суд призван защищать бедного от богатого, руководствуясь жалостью. Об этом писал и Жан Голен («жалостливое правосудие защищает бедняков от притеснений богачей»), и Кристина Пизанская («не позволять богачам силой угнетать бедняков»), и Жан Жувеналь («без милосердия вы напрасно и бессмысленно носите имя короля»)[2366].
Казалось бы, мы вновь возвращаемся к исконной концепции суда, главной целью которого провозглашалась защита слабых (вдов, сирот, бедняков). Но это не так: под видом старых идей о протекционистской функции верховной светской власти проявляются вполне новые и весьма конкретные принципы справедливости и милосердия. Теперь речь идет об обеспечении равного для всех правосудия через целенаправленное удешевление и сокращение сроков судопроизводства. Уже в ходе политического кризиса 1356–1358 гг. требование вершить справедливый суд выражалось через суд скорый и потому дешевый[2367]. Впервые прозвучавший на этих мятежных Штатах вопль о превращении в Парламенте судебных дел в «бессмертные» вылился с тех пор в чеканное требование справедливого и милосердного суда. Чем дольше длится суд, тем дороже он обходится, и в результате справедливость «не по карману бедным людям», как провозгласил в своем трактате Филипп де Мезьер, уделив особое внимание длительности процессов[2368]. В его критике главной мишенью и собирательным образом продажного и несправедливого суда становится фигура адвоката, который больше других выигрывал от долгого судебного разбирательства. В этом образе отразилось болезненное восприятие в обществе делегированного правосудия: теперь его вершил не «король под Венсенским дубом», быстро и бесплатно, а уполномоченные им судьи, получающие вознаграждение от сторон, что могло послужить источником коррупции и несправедливости приговоров. Появление в состязательном судебном процессе адвоката, оплачиваемого клиентом, знаменовало собой усложнение процедуры, а знания законов могли быть использованы с целью затягивания и запутывания дела. Тот факт, что сами клиенты поощряли адвокатов искать в законах аргументы в свою пользу, нисколько не снимало с последних ответственности за «запутывание простого дела». «Язык адвокатов» становится у Мезьера синонимом лживости и уловок, а их длинные речи и нанизывание аргументов и ссылок на законы — парализующими волю судей, «попавших к ним в рабство». Но помимо «порчи нравов» и искажения сути правосудия, о чем говорили многие авторы[2369], в критике Мезьера над моральным аспектом превалирует социальный: он перечисляет целых двенадцать негативных последствий от долгого судебного разбирательства (обида остается в сердцах надолго, мешает объединению враждующей страны, отвлекает людей от полезных занятий и т. д.), среди которых не последнее место занимает именно отступление от идеала справедливого и милосердного суда. Ведь если бедняку нечем заплатить адвокату, то дело его заведомо будет проиграно, что нанесет репутации правосудия во Франции ощутимый ущерб.
Хотя судебные дела во Франции длились не так долго, как можно было бы заключить из общественной критики, а бедные люди получали защиту в королевских судах, повышавших таким способом авторитет королевского правосудия, эта критика в адрес адвокатов и судопроизводства в целом чрезвычайно важна с точки зрения становления этики службы, поскольку она раскрывает общественные представления о предназначении суда и верховной светской власти. Об этом же свидетельствуют ее усилия по сокращению сроков дел и удешевлению судопроизводства, которые органично вытекают из интенции предстать в виде оплота справедливости и милосердия. Общественное требование быстрого и дешевого суда на деле находилось в центре внимания королевского законодательства давно. В фундаментальном для парламентской корпорации ордонансе от 11 марта 1345 г. и указе от 15 февраля 1346 г. эта цель была выражена в целом ряде мер: в праве решать дела мировым соглашением, в сокращении расходов на
