Эмиль Верхарн Стихотворения, Зори; Морис Метерлинк Пьесы - Эмиль Верхарн

Перевод Г. Шенгели

Гляжу в окно, войдя в покинутый маяк,Дождем бичуемый: вдали — туннели в саже,Громады поездов и хлопья дымной пряжи,Где кровью фонари пропитывают мрак.

В асфальтных берегах дремал огромный порт,Как масло, зыбилась его вода густая;Железным кулаком ствол мачты подымая,Чернел подъемный кран, в пустую ночь простерт.

И в пестром мраморе текучей тьмы сверкалРяд редких фонарей, бегущий по ущельямВ кварталы кабачков, где все полно весельем,Где похоть рыскает меж золотых зеркал.

Как рана страшная алея, подошелРаздутый на ветру громадный парус к молам,И тут явился он с упорным и тяжелымЛбом, где начертано томленье скук и зол.

Как меч сверкающий в железные ножны,Он заключил в себя свой гнев и пламень дикий,И эхо берегов его разбили крики,Пересекая мрак и тишину волны.

Из океана он. Он одряхлел, поник,Устал, хлеща простор, измятый бурей черной, И слыша, что всегда, всему вразрез, упорноК терзаньям вечера его взывает крик.

Он казни собственной хотел. Себя он зналРабом желания. И на кресте распятый,И кровью исходя, и пламенем объятый, —Изведал он всю смерть, что так упорно звал.

А жизнь его? Она тем пронзена была,Что существует он, себя страшась жестоко;Он острой молнией своей души глубокойУпрямо бичевал в себе кипенье зла.

Ужасен, устрашен, он жаждал полететьТуда, где вся бы жизнь сияла чудесами,Где знаки вещие горели б над скалами,Где шелестел бы дуб и говорила б медь;

Где было б гордостью: впивая дикий страх,Слыхать вокруг себя богов глубокий голос,Пока бы грудь земли в куски не раскололасьПод хладным золотом, пролитым в небесах.

И много тысяч лет он бьется, над волнойВздувая паруса и мчась путем ужаснымВ неведомую даль, к невыносимо краснымСозвездьям, чей хрусталь дробится под волной.

Иная равнина

Перевод Г. Шенгели

Над ликами растений золотыхЗаря свой лик пурпурный клонит,То эту ветвь, то эту нежно тронет,Сверкая в поцелуях золотых.

В мясистых, точно губы, алыхИ сочных ягодах тая лучи,Под лозами, где прячутся ключи,Горит заря, сгущаясь в гроздьях алых.

Каскады в беглых блестках и лучахПо светлым лестницам смеются,И бабочки сияющие вьютсяУ голубых зеркал, горя в лучах.

Листва поет. И вот уж вьются сноваПолетов ленты над игрой росыИ медленно вращаются часыВкруг глаз подсолнечника золотого.

Страх

Перевод Ю. Александрова

Растет мой древний страх в равнине ледяной,Где Пастырь Ноябрей трубит, безмерно старый.Стоит он, как беда над робкою отарой,Трубит он, клича смерть из глубины земной.

Над совестью моей, над грустною странойТрагический рожок напрягся в муке ярой.Кричит он вдалеке, грозит он смутной каройНад кровью ивняка, над стылою волной.

И овцы черные с клеймом багрово-краснымВернулись под бичом тем вечером ненастнымВ загон моей души, как скопище грехов.

Мой неуемный страх растет во мгле морозной,Где в мертвой тишине трубит о буре грознойСтарейший изо всех жестоких пастухов.

Затишье

Перевод Ю. Александрова

Сегодня тучи в ледяном просторе,Убелены летучей сединой,Пришпоренные молнией стальной,Копытами взлохмачивают море.

Они в упряжке ранних непогодГрохочут от надира до зенита,И, кажется, расколот небосводНа глыбы серо-черного гранита.

И, как распятья, мачты над водойСклонились перед близкою бедой,А паруса на гафелях повисли,Виденьем смерти мне изранив мысли.

Встает стеной чудовищный прибой.Неистовые волны рвутся в бой,Оскалив пасти, блещущие пеной,На стены крепости многоступенной.

Сегодня Север томен и жесток.Но там, где просветляется ВостокСверкающими бляхами лазури,Накинута узда на морду бури.

И радуги высокая дугаИз моря встала, словно из кристалла,Неизъяснимо, дивно дорогаДуше моей, что так давно устала.

Поля в бреду

{9}

Город

Перевод Г. Шенгели

Все колеи стремятся в город.

Из глубины тумановНагромождением этажей,Сплетеньем лестниц, бегом ступеней,Несущихся все выше, все быстрей, —Он возникает как виденье, в небо прянув.

Там,Хребты железные согнув, мостыСтремят прыжки в зиянье пустоты;Там ввысь влиты стволы колонн,Украшенные ликами горгон;Там башни у пределов пашни;Там крылья крыш над чернотою нишЗастылый свой полет в свинцовый свод несут;То — город-спрутЛегУ дорог лавиной над равниной.

Багровый свет,ВоздетВ шарах стеклянных,Горит и в полдень в дымчатых туманахГлазами золотыми,А солнца алое жерлоВ туман ушло,Исчезло в дыме.

Река, смолу и нефть качая,Бьет в набережные и сваи;Судов свирепые гудкиРевут от страха и тоски,И с мачт зеленый глаз глядит сквозь слой туманаВ огромное пространство океана.

Гранит от грохота фургонов изнемог;Как петли ржавые, скрежещет стая дрог;Железные весы отбрасывают тени,Дрожащие под натиском огня;Мосты, что раздвигаются, звеня,Висят в багровом мраке дняГромадой виселиц средь мачтовых сплетений,И в буквах медных скрыт и заключен весь мир,И тяготят они, бросая блеск в эфир,Все крыши, своды, все дворцы, все рынки,Лицом к лицу, как бы на поединке.

Кругом — движенье кебов, стук колес,Бег поездов, полет усилийК вокзалу, что, как корабельный нос,Свой золотой фронтон вознес,Путей железных осеняя мили.И рельсы тонкие змеятся под землей,Врезаются во мрак ночнойТуннелей, чтобы вновь средь грохота и пылиСверкнуть, как тонких молний жгут.То — город-спрут.

Вот улица — ее струиВкруг памятников вьются, как канаты, —Бежит, ведет сплетения свои.И толпы, меж домами сжаты, —В руках безумие, и ненависть в шагах,И жар горячечный в глазах, —Вонзают зубы в мчащееся время,И ночи напролет и дниСвирепо, гневно, нехотя ониБросают наугад щетинистое семяТруда, что тотчас исчезает без следа.Конторы, чьи угрюмы взоры,Бюро коварные, что крашены пестро,Огромный банк, хранящий как в пещереМеталл тяжелый, — раскрывают двериПод натиском ветров безумья и труда.

А там — комками красной ватыСгорают смутные закаты,В стекле окон отражены;И тяжко бродят жизнь и сны,Заквашенные алкоголем. БарыВолною ярой льют на тротуарыСвоих зеркальных скиний свет,Где отражаются борьба и бред.Вдоль стен скользит слепая,Свет в коробочках продавая.Бескровный голод и развратСовокупляются в своих берлогах сорных,И муки плоти черный танец мчат,Смертельный танец, в переулках черных.

И похоть в громе уличном растет,И делается ярость ураганом,И в давке дикой мчит людей впередСтремленье к наслажденьям пьянымИз золота и фосфора. ИдетСтрой бледных идолов — то женщин строй тяжелый,В чьих косах спутанных таятся знаки пола.И сажей полная коричневая тьмаОт солнца прячется за мрачные дома.И точно крик — всеобщее влеченьеНесется к свету в громе и смятенье;Дворцы, дома, проулки и базарыХрипят и пенятся, объяты страстью ярой,И умирающие ждутХоть несколько минутМолчанья,Чтобы глаза сомкнулись без страданья.

Когда же вечера ваяют черный сводЭбеновыми молотками,То город над равниною встает,Как черное надежд огромных пламя.Возносит он желанья, жизнь и свет.Его свечения в ночное небо всходят,Кустами золота горящий газ воздет,И рельсы тонкие уводятГлаза к обманчивой мечте,Сопровождаемой удачею и силой.Как армия, встает бескрайних стен прибой,И мгла его и дым застылыйВ равнины кличут светлою трубой.

То — город-спрут,Горящий осьминог,Костехранилище, скелет, великий остов.

И бесконечные сплетения дорогК нему от пастбищ и погостовВедут.

Тот, кто дает дурные советы