Я и рыжий сепар - Семён Пегов

День, конечно, выдался фееричный. Уже потом, в ресторане, посиделки в котором организовал один из лидеров антимайданского движения Павел Губарев, снова стреляли. Главный артиллерист в Славянске — пузатый ополченец с позывным Художник — прострелил потолок и сшиб кованую люстру. Рассказывают еще, что меня не могли оттащить от танцпола — я вовсю рок-н-роллил. Потом, когда через какое-то время я приехал на фронт в Снежное (Моторолы уже не было в ДНР, он лечился в Крыму) и зашел в штаб, меня едва не задержали для выяснения личности. Местное командование понятия не имело, кто я такой и что со мной делать. Так вот от неприятных и подозрительных вопросов тогда меня спас Тор. Он случайно зашел в кабинет, где проводилась беседа, и первым делом рявкнул:

— Эй, вы что, с ума сошли! Это ж тот чувак, что у Моторолы на свадьбе отплясывал. Семен же тебя зовут?

Медового месяца у молодоженов изначально не подразумевалось. На следующий день после гуляний Моторолу отправили на передовую. Лена оставалась жить в снятой в Донецке квартире — с мамой (они ее тоже забрали с собой из Славянска) и каждый день навещала мужа на фронте. Когда получалось, он возвращался вместе с ней домой на ночь. Я иной раз катался с ними. Мы загружались в белый бусик к Трофиму, тот самый, ментовский, и ехали в Снежное. На Трофима возложили обязанность доставлять из Донецка питание и боеприпасы для подразделения. Длилась эта идиллия недолго. Меньше чем через неделю после свадьбы Моторола с Леной попали в аварию, недалеко от Харцизска, когда мы возвращались под вечер колонной из Снежного. Я ехал с Трофимом. Супругов вез Чечен — сумасшедший ополченец, переправлявший гуманитарку в Славянск. На одном из перекрестков в них влетела легковушка. Ну или Чечен в нее влетел. Свидетели в показаниях путаются. Мотор снова оказался без сознания, Лена отделалась царапинами. На «скорой» их доставили в военный госпиталь на улице Калинина в Донецке. Жизни Моторолы ничего не угрожало, но состояние у него было неважное. Две аварии с сильнейшими сотрясениями за одну неделю. Когда полевой командир пришел в себя, оставаться в палате отказался категорически. Потребовал сигарет, хот-догов и чтобы его поскорей увезли домой. Всем близким становилось страшновато оттого, что после жесткой, опасной безумно, аскетичной жизни в окопах на Семеновке и подвалах Николаевки черная полоса началась именно здесь, в спокойном Донецке. На следующий день я зашел к Мотору с Леной, они собирали вещи. Стрелков отпустил их в отпуск, на лечение. Я пребывал в растерянности. Его бойцы, когда узнали об этом, — тоже. На прощание Моторола посоветовал мне держаться Вохи, все-таки не зря он был его правой рукой. Обещал вернуться не позже чем через месяц.

После отъезда пары злые языки, конечно, заговорили: «Моторола испугался, бросил ДНР, бежал». Друзья реагировали на подобные комментарии крайне агрессивно, но сами глубоко в душе пребывали в депрессивном состоянии. Через неделю Мотик набрал Вохе: «Мы с Леной в Крыму, все хорошо, скоро венчание. После нужно доделать кое-какие дела и обратно — в Донецк». Все вздохнули с облегчением.

Тем временем тучи пыли, поднятые украинской артиллерией, все сильнее сгущались над столицей ДНР. Я чуть ли не ежедневно мотался на снежнянский фронт к Вохе, задача перед ними стояла принципиальная и на этот раз наступательная — пробить коридор к российской границе, а именно к КПП «Мариновка». В первом же наступлении Воху ранило, он попал в госпиталь. Я продолжал ездить на фронт, теперь уже к Тору, который запомнил меня по танцам на мотороловской свадьбе, он был заместителем командующего Восточным фронтом и брал нас — Андрюху Стенина и Серегу Корня — на операции. Взять мариновский терминал все никак не получалось. Во время одного из неудачных наступлений меня впервые контузило. Я прятался в окопе с разведчиком Турком, когда над нашими головами разорвался снаряд из «саушки» 152-го калибра. Осколки не задели, но мозг сотрясся до неадекватного состояния. Спустя пару дней нас с Фомичом вызвали в Москву. На неделю сделать передышку. Я подъезжал на такси к своей съемной квартирке в Москве в районе Речного вокзала и не верил, что все это по-настоящему: толпы народа, сияющие супермаркеты, работающие банкоматы, а главное — ни одного человека с оружием. Как ни странно, мне было неуютно и почти страшно здесь, в Москве. Когда я поднимался по лестнице, в кармане зазвонил телефон.

— Рыжий, ты где? — прозвучал неподражаемый голос Моторолы в телефоне. — В Москве, надеюсь? Мы с Леной завтра приедем в гости!

Я открыл припасенную бутылку «Артемовского» розового шампанского, полусухого, осушил ее в три граненых стакана и поехал покупать надувной матрас, успокоенный тем, что через неделю нам всем возвращаться обратно.

Штурм депо

— Малой, а ты что здесь делаешь? Вас же сменили…

— Грузились уже, собирались ехать в располагу. Но позвонил Шустрый, сказал, что командир на передке… А я так долго ждал этого момента… Ну чтоб с командиром повоевать… — оправдываясь, затараторил семнадцатилетний ополченец.

За пару секунд до этого Шустрый, который всего на пару лет старше Малого, выстрелил из «сапога» по железнодорожному депо, где забаррикадировались украинские военные. «Сапогом» ополченцы называли противотанковый гранатомет СПГ-9. В городских боестолкновениях штука крайне эффективная.

Настроение на позиции было праздничное. Моторола, который больше месяца ходил со сломанной ключицей, наконец-то восстановился, экипировался по полной и выбрался к пацанам на передовую, чтобы поучаствовать в бою.

По информации местных, которым удалось пересечь линию фронта и в минуты затишья перебежать из кварталов, подконтрольных ВСУ, на ту часть города, где разместили свои силы дэнээровцы, — железнодорожную станцию Иловайск держали так называемые тербаты. Территориальные батальоны, если пол ностью. Это добровольческие подразделения, которые воевали конечно же под колпаком официальных силовых структур Украины. В тербаты записывались идейные, туда шли не по призыву. После того как началась АТО, таких военизированных группировок появилось с десяток, костяк составляли непосредственные активисты и участники Евромайдана: «Киев-1», «Киев-2», «Азов», «Днепр», «Кривбас»… Это неполный список. Был среди них и батальон под названием «Донбасс». В нем воевали жители из Донецкой и Луганской областей, которые поддерживали политику новой киевской администрации. Пророссийских настроений у них не было, референдум о независимости ДНР считали чуть ли не террористическим актом. Таких добровольцев в составе ВСУ ополченцы не любили особенно. В голове не укладывалось, как эти ребята шли воевать против своих соседей по лестничной площадке, как разносили из артиллерии фактически собственные шахтерские городки. Так вот, по рассказам беженцев, в иловайском депо стоял как раз батальон «Донбасс». Сказать, что это особенно подогревало мотороловцев, — ничего не сказать. Руки чесались у каждого. И у Моторолы, конечно, тоже. К бою он готовился тщательно, проверил, все ли в порядке с подствольником и нет ли пустых ячеек в специальном подсумке для двадцать пятых ВОГов — излюбленного его оружия.