Я и рыжий сепар - Семён Пегов

После блокады

— Рыжий, ты где? — Неподражаемый голос Моторолы в телефоне, состояние как будто обухом по голове ударили.

Последнее, что помню: мы в камуфлированной тачке, чьи бока эффектно прострелены и изранены осколками украинских мин, мчим по Донецку, столице ДНР. Воха за рулем, впереди, кажется, Гамбит — высокий рыжебородый парень, который приехал в Семеновку после событий в Одессе на Куликовом поле, — он вроде как за телохранителя. На заднем сиденье Моторола с Леной и я с краешку. В багажнике — Кирпич с заряженным пулеметом. Дверца багажника, естественно, открыта. Все в Кирпиче говорит о том, что он немедленно готов раскрошить диверсионную группу СБУ, в случае если ей вздумается встретиться на пути командира. Из этого самого пулемета в мае он сбил украинскую «сушку» — СУ-25, если не ошибаюсь. За что получил от Стрелкова награду, первый в истории ДНР Георгиевский крест. (У самого Моторолы, к слову, имелся точно такой же, правда, за номером четыре или пять.) Кирпич — бесстрашный крепыш, тоже рыжебородый. С виду абсолютно свирепый тип. Водители донецких машин, которые обгонял Воха, заметив пулеметное гнездо в багажнике с суровым Кирпичом у станка, испуганно шарахались в разные стороны.

Это было 5 июля — день, когда ополчение оставило Славянск и все стрелковцы, так их тогда называли, передислоцировались в Донецк. Нас — троих российских журналистов, Фомича, Андрюху Стенина и меня, единственных, кто оставался в блокадном городе до последнего дня, — Стрелков почему-то не предупредил о таком историческом решении. Мы были в убойных списках украинского СБУ, поэтому — не успей вовремя унести ноги, неизвестно, чем бы эта история закончилась для нас. Но каким-то чудом она закончилась хорошо. Стенин абсолютно гениально описал этот эпизод нашей фронтовой жизни у себя в «Фейсбуке». С его едкими наблюдениями конкурировать сложно, вкратце фабула такова. Я совершенно случайно проснулся раньше обычного, часов в шесть утра, в своем номере гостиницы «Украина». С ощущением, как будто меня медом измазали: настолько липким от пота казалось тело — жара стояла запредельная, ночью она не спадала, разве что становилась гораздо душнее, плотнее, водянистее и тягучее. Одним словом, более мерзкой. Напомню: света и воды в номера не подавалось уже как месяц. Я понял, что избавиться от этой мерзопакостной липкости бутылкой с газированной минералкой не получится. (Нам пришлось скупить всю газировку в соседних палатках для элементарного умывания после сна, потому что хлорированная вода из бассейна позеленела уже настолько, что была пригодна только для унитаза.) Я вышел на балкон посмотреть, не дежурит ли у парадной кто-нибудь из славянских таксистов, к услугам которых мы прибегали, чтобы передвигаться по городу. Как правило, к районам, где появлялись новые разрушения, а вместе с ними и жертвы после массированных обстрелов украинских артиллеристов. Мимо как раз ехала песочная «копейка» Ромы — смуглого, деловитого мужика с типично малороссийскими усами буквой «П».

Я замахал и зазывно закричал ему:

— Ром, отвези по-братски на Славкурорт искупаться!

Славкурорт находился на нейтральной полосе, принимать ванные процедуры там конечно же было опасно, но зато это единственное место поблизости, где можно нырнуть в освежающее озеро. Рома слегка раздраженно, но с готовностью отреагировал:

— Спускайся, только резче.

Раздражение таксиста мне стало понятным, когда по дороге к Славкурорту выяснилось: в городе сняты все ополченские блокпосты. Я был в недоумении и призвал водителя съездить к стрелковскому штабу в бывшем здании СБУ. Там тоже оказалось пусто. На описание шокового состояния моего и моих товарищей Стенина с Фомичом я готов потратить несколько листов, но ведь история не об этом. Сначала мы прятались дома у волонтера, который работал на труповозке, — его тоже забыли. Затем попытались своим ходом — арендовали у парня машину — выехать до соседнего Краматорска полями. Секретную дорогу судорожно объяснял по телефону корреспондент Первого канала Саша Евстигнеев, который выезжал по ней за пару дней до ЧП. В итоге на выезде из Черевковки нам повстречался слегко пропитого вида местный житель на черных «жигулях». За энную сумму он вывез нас через поля, усеянные сгоревшими автомобилями, — стрелковскую колонну во время прорыва из блокады изрядно потрепали «Градами» и черт знает чем еще. Мы остановились у первого же магазина в Краматорске и взяли бутылку водки. Часа через четыре в Донецке я уже сидел в машине у Моторолы и продолжал заливать стресс. Ощущение было как будто второй раз родился.

Столица ДНР преобразилась. Центр наводнили изрешеченные и грязные автомобили стрелковцев, прорвавших окружение. Орда чумазых и одичавших в окопах людей толпилась у КПП рядом с донецким СБУ — министр обороны, он же товарищ Первый, перевез сюда свой штаб. Настроение у всех было перевозбужденное. С одной стороны, оставили Славянск, многими это воспринималось как личная трагедия. Во-первых, город-символ пал, во-вторых, значительная часть ополченцев родом именно оттуда. С другой стороны — все поздравляли друг друга с тем, что выжили. Судя по количеству сгоревших машин, которые я наблюдал в полях между Славянском и Краматорском, артиллерия ВСУ устроила там настоящее месиво. Возбужденные возгласы соседствовали с некой растерянностью на лицах — никто не понимал, что дальше. Никто не знал, как связаться с товарищами, с семьями. Славянск покидали сумбурно и хаотично. Тем более накануне прорыва вышла жесткая директива от Стрелкова — командирам собрать у всех бойцов мобильники и уничтожить. В целях конспирации, чтобы утечки не было. К вопросу подошли педантично, и в результате отдельные отряды потерялись между Донецком и Краматорском (его тоже ополченцы покинули в тот же день). Поэтому, когда в толпе встречалось знакомое лицо, тут же следовал крик ликования.

Мы — я имею в виду нашу забытую стрелковским штабом журналистскую компанию — заезжали в Донецк, естественно, одними из последних. Первым делом отзвонились в редакцию и родным, что живы. Заселились в мажорную гостиницу. Самое яркое воспоминание, когда в ванной я открыл кран, чтобы умыться, оттуда потекла горячая вода. Я от неожиданности и испуга отдернул руки и вскрикнул. Слегка оклемавшись и смахнув легкое опьянение, скорее от дыхания цивилизации, чем от распитой у краматорского магазина антистрессовой бутылки, я начал думать над тем, как выяснить, где Мотор и остальные ребята. Телефонов, напомню, не было. У штаба никто ничего не знал. У меня сохранился телефон двоих мотороловских ребят еще с Семеновки — Боцмана и Гоги. По рассказам Мотора недельной давности я понял, что ребята, попав в окружение под Ямполем, не смогли пробиться обратно к Славянску и ушли в Донецк. Набрал им. Ребята оказались на связи, обрадовались звонку и минут через пятнадцать на модном красном джипе китайского, кажется, производства пришвартовались у гостиницы Park Inn. Я прыгнул в машину, и мы поехали к ним в располагу. Ребята врубили заводной музон, что-то типа «Кренберис», и начали объяснять, как жизнь в Донецке разительно отличается от жизни в окопах. Это, в общем, и так было понятно. Пацаны примоднились, плыли по широким проспектам, как рыбы в воде. Но в отличие от подавляющего большинства других драйверов в камуфляже, гарцующих по Донецку в нулячих разгрузках и с блестящими автоматами в руках, эти двое бойцов реальный фронт прошли и проползли на пузе, что давало им право смотреть на общий автомобильный поток немного свысока.