Древнерусская государственность: генезис, этнокультурная среда, идеологические конструкты - Виктор Владимирович Пузанов

и т. п. смысла (лишних ртов кормить было нечем). С появлением излишков ситуация менялась. Их можно было направить на расширенное воспроизводство, обмен и т. п. Они же способствовали росту потребностей, стремлению иметь все больше и больше. Правда, эти потребности выражались, прежде всего, в повышении социального престижа, инструментом чего и являлись в древности накапливаемые материальные богатства, в том числе и рабы. Поскольку в кровнородственных коллективах эксплуатация сородича сородичем исключалась, то рабом мог стать только чужой — иноплеменник. Главным и первое время единственным средством легитимации рабства была война.

Точно определить время возникновения рабства у славян не представляется возможным. Новые институты в традиционных обществах утверждаются очень медленно в силу консервативности сознания отягощенного всевозможными табу, отмена которых требовала сверхъестественной санкции. Попытки исследователей предельно сузить хронологические рамки появления рабства у славян, привязывая датировку к конкретным событиям, отраженным в источниках, вряд ли обоснованы и методологически корректны. Например, А.П. Моця, отмечая взаимосвязь между появлением рабства и началом эпохи военной демократии[246], истолковал сведения Прокопия Кесарийского о походе[247] трёхтысячного войска[248] славян на Иллирик и Фракию (в ходе которого был штурмом взят приморский город Топир) как свидетельство о начале рабства у славян[249]. Оставляя в стороне методологическую корректность такой постановки, отметим неточности, допущенные А.П. Моцей в пересказе византийских источников и их весьма своеобразное толкование[250].

Впрочем, сходные взгляды высказывались историками и раньше. И.Я. Фроянов, вполне обоснованно, подвергнул подобные построения развернутой критике[251]. В заблуждение исследователей вводила фраза, вырванная из общего контекста сочинения Прокопия Кесарийского: "сначала славяне уничтожали всех встречающихся им жителей. Теперь же они, как бы упившись морем… крови стали некоторых из попадавшихся им брать в плен, и поэтому все уходили домой, уводя с собой бесчисленные десятки тысяч пленных"[252]. На самом деле речь идет у Прокопия не о склавинах вообще, а конкретно о двух вышеназванных отрядах. Суть сводится к тому, что с момента вторжения в пределы Византии и до взятия Топира (в котором они, перебив мужчин, обратили в рабство детей и женщин), и отряд, взявший город, и отряд, действовавший параллельно, "не щадили никакого возраста"[253]. Теперь же и те, и другие, решили взять некоторых в плен, и вернулись с ними домой[254]. Поведение славян понятно: на начальной фазе набега, стремясь углубиться как можно дальше на территорию противника и сохранить высокие темпы движения, они не обременяли себя взятием пленных. И только на заключительном этапе военной экспедиции, перед возвращением домой, оба подразделения начинают захватывать и живую добычу, с которой покидают пределы империи. Таким образом, действия славян были продиктованы военной необходимостью[255], а не появившимся внезапно желанием завести рабов.

Первое известие о рабах у славян содержится у Прокопия Кесарийского, в рассказе о судьбе анта Хилвудия и его тезки — византийского полководца. Поскольку нам еще придется обращаться к этому сюжету, позволим себе кратко изложить его содержание.

Во время одной из экспедиций в пределы славян погиб византийский полководец Хилвудий, а спустя время на поле битвы встретились склавины и анты. В ходе сражения антский юноша, по имени Хилвудий, был пленен и порабощен одним из склавинов. Юный ант стал "чрезвычайно" преданным рабом и умелым воином, "и много раз рискуя за господина… весьма отличился и поэтому смог покрыть себя большой славой". Примерно в то же время анты совершили набег на Фракию, ограбив и поработив многих ромеев. Некто из пленённых, не находя других средств возвращения на родину, прибегнул к обману, уверив хозяина, что "в племени склавинов находится в рабстве Хилвудий, бывший ромейский полководец", скрывающий от варваров, кто он такой. Не подозревая подвоха, надеясь на богатое вознаграждение и почет от императора, ант соблазнился предложением своего раба и, появившись с ним у склавинов, за большие деньги купил Хилвудия. Каково же было его разочарование, когда он узнал правду. Купленный раб откровенно изложил свою историю: "…Мол, родом он и сам ант, а сражаясь (вместе) с соплеменниками против склавинов… попал в плен к одному из противников, а нынче же, поскольку вернулся в отчие места, то впредь и сам будет свободен, по крайней мере по закону". Однако хитрый ромей настаивал на своем, доказывая, что Хилвудий скрывает истину, поскольку находится во враждебном окружении. Когда описанная история стала достоянием народа, "ради этого стали собираться почти все анты, (ибо) они считали это общим делом, думая, что им будут большие блага, раз уж они стали хозяевами ромейского полководца…". Угрозой наказания они заставили Хилвудия признать себя византийским военачальником.

В это время император Юстиниан прислал послов "именно к этим варварам", предлагая им поселиться в городе Турисе и обещая большие деньги за оборону границ Византии от кочевников. Анты согласились с предложением на том условии, что, поставив вновь Хилвудия "ромейским полководцем", император "даст (его) им в качестве сооснователя". Однако по пути в Константинополь лже-полководец был изобличен Нарсесом, арестован как самозванец и доставлен в столицу империи[256].

Повествование Прокопия характеризует систему общественных отношений у славян VI в., наполняя ее конкретным содержанием. Так, мы видим, что пленный обращается в раба, становясь собственностью пленителя, а купленный раб — собственностью купившего его. Обращает внимание то обстоятельство, что Хилвудия принуждали на народном собрании признать себя византийским полководцем. Причем сами анты, видимо, искренне верили в это. Заподозрить их в хитрости сложно, поскольку Хилвудия готовили к отправке в Византию, где подлог легко было раскрыть (что и произошло на самом деле). Но если эта догадка верна, то он попал не в родное, а в какое-то другое антское племя, поскольку никто не мог его опознать и подтвердить истинность сказанного им. Более того, Хилвудий происходил из другого союза племен, поскольку в рамках такого объединения установление истины не представляло непосильной задачи. Предполагать наличие в это время антского суперсоюза племен вряд ли возможно[257]. В лучшем случае речь может идти о координации военных действий некоторыми племенными объединениями[258], но не всех антов в целом. Определять антскую общность VI–VII вв. в потестарно-политических терминах нет оснований. Это метаэтническая общность, аналогичная склавинской, с устойчивым самосознанием[259]. Следовательно, базировалось она на этнической основе, на представлении об общих корнях. Поэтому закабаление анта антом исключалось не только в рамках племени и союза племен[260], но и в масштабе антского мира в целом. По справедливому замечанию В.И. Абаева, ант мог быть рабом у склавина, но не анта[261].

Как бы там ни было, оказавшись в антских