Бездомные девяностые. Разговор с великим бомжом. Подлинная история ЦБФ «Ночлежка», рассказанная ее основателем - Валерий Анатольевич Соколов

раскладкой с умляутами и так далее. Она ее запросто послала в страну, где еще недавно вся копировальная техника была на учете в КГБ. А клавиатуру-то в начале 1990‑х поменять дело плевое, конечно, но недостижимое. Говорю: «Ну давайте декларировать, раз прислали». Капитан стоит весь на нервах, потому что ему дальше нужно в Ладогу. Я ему предлагаю: мы сейчас груз разгрузим, а машинки ты повезешь обратно, потому что в Россию их не пустят. Он в ужасе: как я, дурак, на это согласился?! Я-то примерно понимал как – она ему каких-то денег заплатила.

А дальше началась беготня с оформлением этой государственной таможенной декларации. Таможня оказалась очень продвинутой: сказали, что с коносаментом нужно идти в кабинет, где сидит девочка, которая все это оформит в грузовую таможенную декларацию, а потом в сберкассу – платить пошлину, а касса прямо в порту – все продумано. «Ребята, совесть-то имейте, какая с нас пошлина?» – «Мы ж не звери, – улыбаются, – маленькая пошлина будет, мы все понимаем». Пришел – сидит вся замученная девочка, потому что таких, как я, там целый коридор, а она, бедная, несчастная, одна. Напечатала все на компьютере и отправила сделать распечатку с дискеты. Хорошо мобильников еще не было, потому что капитан там уже просто изошелся на говно: «Я сейчас на пирс все выгружу – и отвалю!» Я ему объяснял, что он права не имеет – таможню ждать надо. А он рассказывал, что это мой груз и «сам разбирайся».

В итоге я получил эту дискету, побежал к таможенникам, а у них обед. Я уж набегался и решил не сдаваться, вычислил, где у них столовка. До сих пор помню эти лица: прихожу – сидят, жрут. А я им: «Ну что, мужики, бездомные мерзнут. Вот дискета. Вот распечатка. С машинками решили – остаются на борту, он их даме в Данию вернет». Дали добро. У меня все это время грузовик стоял, в который надо было перетаскать целый забитый вещами носовой отсек. Благо, пропуск дали – машину к пирсу подогнать. Короче, растаможились.

Во всем этом безобразии внутри груза нашлись неиспользованные женские колготки, валом наваленные без всяких упаковок. Мы, сколько могли, раздавали, а потом эти колготки меня достали уже окончательно – стоит огромная коробка посреди зала. Да и барышни бездомные, которых по статистике не больше 30 %, на меня как на сумасшедшего смотрят, когда я их спрашиваю, не нужны ли колготки? Уличные бездомные женщины жили стаями, а к нам в основном приходили просто те, у кого прописки нет, – им колготки просто не нужны, а уличным подавно – в театр, что ли, ходить? Лучше уж рейтузы. Благо муж одной нашей сотрудницы оказался предпринимателем и все остатки чулочно-колготных, всех утомившие, у нас купил.

Довольно быстро мы поняли, что рассчитывать на гуманитарную помощь – плохая идея. Организация сама должна зарабатывать на свои нужды. И в мае 1992‑го мы организовали большой концерт из групп ленинградского рок-клуба в ДК Ленсовета. Концерт Памяти Пионерской организации им. Ленина: мы надеялись, что организация померла наконец-таки с концами, поэтому решили устроить ей поминки, которые вели эпатажный Кирилл Миллер и танцовщик из «АукцЫона» Владимир Веселкин. А заодно и принять зрителей в ряды пионеров в последний раз, но никто не рискнул подняться на сцену, когда мы пригласили. На афише так и было написано, что концерт – в помощь организации «Ночлежка». Мы пробовали любые ходы для зарабатывания денег. И тогда на концерт взяли много бутылочного пива на пивоварне Степана Разина, чтобы торговать им в фойе. Как выяснилось, рокеры пиво не очень любили, поэтому всей «Ночлежкой» мы допивали пиво, чтобы вернуть тару, а значит, и какую-то часть денег. Помню, как кто-то в обеденный перерыв, икая, сказал: «Ну, давайте его уже в банки перельем и вернем наконец тару!» – «Не, тогда эту бадягу будет окончательно невозможно пить», – донеслось обреченно.

Алексей Алексеев, фронтмен группы «Осколки», пионер-волонтер «Ночлежки»:

«В “Ночлежке” сначала появился мой приятель по техникуму Олег Иконников и заявил мне: “Хватит дурью маяться – тут кое-какая работа есть”. Я спросил, платят ли денег? “Не то чтобы, зато весело”, – ответил Олег.

Сначала мы строили столовку для бомжиков, причем за работу на строительстве этой самой столовки платили достаточно скромненько, мягко говоря. А вот если ты оставался сторожить склад и конторку (соседнюю дверь с этой самой столовкой), то выходило чуть-чуть побольше. И плюс по ночам там можно было репетировать. У меня была группа “Осколки”: с моей точки зрения, это был панк-бит; бит – потому что простая хорошая музыка а-ля “Битлз”, а панк – потому что мы играть не умели.

Мы жили в едином творческом порыве: надо понимать, что Пушкинская, 10 – это такая творческая клоака нашего города, куда сливались всякие художники, поэты, писатели, сопутствующие им алкоголики, наркоманы и прочие тунеядцы. Так что все было радостно и весело. В конце двора обитал Коля Васин, с которым у меня были давние полезные отношения. Так что в обеденный перерыв, когда все шли поесть, я шел к Васину поиграть на гитаре. Все равно, где чай пить, а там удавалось спокойно позаниматься, чтобы не отвлекать в конторке от приема бомжиков.

Был у нас показательный эпизод про то, как мы раздавали гуманитарную помощь. В основном контингент же у нас был специфический, в том числе люди, покинувшие тюрьмы, которым мы выдавали никому не нужные немецкие шмотки, что сразу преображало, и получивший помощь вполне себе человеком дальше ехал домой. Плюс, конечно, наши родные постоянные клиенты-бомжики: мы с ними общались, как правило, они из себя что-то представляли как собеседники и людьми были явно неплохими. А тут получилось так, что мы пропали на несколько дней, потому что Валера был занят фестивалем. Естественно, контора была закрыта. А мужики уже привыкли, что можно каждый день прийти, чего-нибудь получить. А тут нас нет – накопилось. Как только они увидели открытую дверь, то выстроилась огромная очередь. Заходит один – ему замшевую куртку: “Девочки, миленькие, мужики, дорогие, спасибо, – меня теперь жена узнает, когда домой вернусь!” Заходит другой, на костылях, у него ампутирована нога. Сам в абсолютно драных вонючих лохмотьях – его переодевают во все чистое. Он выходит со словами: “Господи, жить хочется! Спасибо вам, низкий поклон!” – и идет дальше. И это все достаточно долго происходит. Люди волнуются, очередь начинает кишеть: “Давайте там быстрее!” А мы можем запускать только по несколько человек, потому что