Бездомные девяностые. Разговор с великим бомжом. Подлинная история ЦБФ «Ночлежка», рассказанная ее основателем - Валерий Анатольевич Соколов

ведь он касался не только геев, но и наркоманов – тогда в Петербурге царствовали «черный» и «белый», а это – шприцевые наркотики, которыми делают вид, что спасаются от ужаса, в стране, где еда по талонам, а уж об одноразовых шприцах вообще речи не шло. Поэтому проблема была очень серьезная. И Оля спросила, могу ли я помочь ей в качестве локального юридического прикрытия, чтобы заключить договор с площадкой для их мероприятия с американскими активистами по профилактике СПИДа. И «Гуманист» помог, хотя с Азовским мы тогда разошлись, после того как я вернулся из тюрьмы, он вывернул на меня ушат обвинений – может, я вообще знатный сиделец?

Мы нашли ДК Профтехобразования на Малой Конюшенной, пришли к директрисе и рассказали о планирующейся международной конференции по профилактике СПИДа: показали список спикеров, программу конференции, рассказали, что приезжает небольшая американская делегации из Сан-Франциско, да еще и Боткинская больница подключилась. В общем, уговорили.

Моя задача была в том, чтобы нивелировать скандалы, связанные с конференцией, а вдруг дошли слухи, что Невзоров собирается ворваться с провокацией, об этом узнала и директриса, вызвав меня к себе в ужасе:

– Валера, это кто?

– Порядочные американцы – вон, по-английски говорят…

Пронесло.

А мы, после того как Азовский наехал на меня, что я подставил «Гуманист», решили, что надо регистрировать собственную организацию. В июле уже стало очевидно, что запущен необратимый процесс: количество бездомных все увеличивалось и увеличивалось, начались проблемы второго порядка – к нам стали приходить только что освободившиеся бывшие заключенные со своими справками, переселенцы с севера, так как по стране закрывались угольные шахты, и работников расселяли в том числе в Ленинградскую область. Все они теряли жилье, но страшно возмущались, что мы их называем бомжами. Я предлагал им доказать обратное, ведь прописки у них нигде не было.

В августе мы впервые подались на регистрацию Целевого благотворительного фонда. В соучредителях должно было оказаться десять человек, среди них оказались мы с женой Ксюшей, ее сестра Наташа, Яков Ильич, Таня Тюльпанова, Ольга Алексеевна, Лариса Евгеньевна, трудный подросток Леша Михайлов, работавший у нас, и другие сотрудники… Мы взяли какую-то непонятную форму устава и руками, на печатной машинке, продублировали это в трех экземплярах. Около нас всегда были сочувствующие – ту шикарную кондовую машинку с круглыми кнопками тоже кто-то подарил. Я отнес Устав и пакет документов на регистрацию.

Чтобы зарегистрировать общественную организацию, нужно было заплатить взнос в две тысячи рублей – десять средних зарплат. И деньги тоже случайно нашлись. Как-то к нам пришел человек (кем он был, до сих пор загадка) и спросил, что нам нужно. Я рассказал, что мы ищем деньги на регистрацию общественной организации. «Хорошо, приезжайте вечером на проспект Просвещения», – и все. На всякий случай я взял сына Ольги Алексеевны, который занимался кёкусинкаем: не представлял, как повезу эти безумные деньги в метро один. Лето, темно, страшно – действительно мне дают эти деньги… Я положил их в сапог и постоянно его щупал, пока мы ехали в метро – не исчезли ли?

Но самое смешное было потом. В итоге за нас заплатили менты. Как-то, еще до незнакомца, я пришел к Олегу Корякину из Управления общественной безопасности (когда мы переехали на Пушкинскую, я заключил с ним джентльменское соглашение, что в радиусе ста метров никого вязать не будут, чтобы бездомные не боялись приходить за талонами, а еще сговорились, что на выходе из спецприемника бездомным будут рассказывать про нас) и рассказал, что мы ищем деньги.

А когда принес в сапоге деньги в сберкассу, выяснилось, что все оплачено ими. («“А это ничего, что я золотыми десятками?” – заторопился отец Федор, разрывая подкладку пиджака[5]”».)

Мы завели сберкнижку, положили туда анонимные полторы тысячи, а 500 рублей оставили на текущие расходы, чтобы платить людям зарплату. И стали работать дальше, хотя первую нашу заявку Управление юстиции отфутболило: основной задачей организации значилась отмена уголовного преследования бездомных, но общественная организация не имела права заниматься законодательной деятельностью. Сели переписывать.

4. Как хиппи Смольный опечатывал: Кирзачи, сургуч и Ленин

Когда слово «вера» похоже на нож,

Когда плавятся книги да колокола,

Когда самоубийство честнее всего,

Когда вместо ритма нервная дрожь.

Ю. Шевчук. Предчувствие гражданской войны

И тут случился августовский путч. 17 августа к нам пришли корреспонденты радио «Свобода» и внезапно заплатили мне 40 долларов за интервью. Я воодушевился, что наконец-то можно будет выдать работникам зарплату. А в понедельник по радио объявляют, что Михаил Сергеевич Горбачев не может исполнять свои обязанности… И вместо Пушкинской я поехал в Ленсовет – а там уже движуха: приехал генерал Самсонов, начальник Ленинградского военного округа, который уговаривал депутатов разойтись. Кстати, новоизбранного мэра Собчака в городе тогда не было – он накануне уехал за границу.

Я понял, что надо как-то действовать: нашел знакомого фарцовщика, поменял эти 40 долларов по курсу 30 на 1200 рублей и купил фотоаппарат с кучей пленки, чтобы снимать исторические события, а я понял, что уже затевается что-то глобальное. И на три дня погрузился в какой-то абсурд.

Маршрут был простой: Пушкинская – Мариинский дворец (Ленсовет). Приезжаю, если все спокойно, бегу на Пушкинскую выдавать карточки. Все ночи были практически бессонными: город ждал штурмов – ходили слухи, что БТРы идут на Ленинград из Москвы со стороны Киевского шоссе. В последнюю ночь стало очевидно, что никакого штурма не будет: прилетел Собчак, был огромный митинг на Дворцовой – я его снимал. А потом, после трех дней стресса, уехал спокойно отсыпаться. Когда проснулся часа в два дня, решил: что-то я давно не был в Мариинском, – и поехал. Вхожу, а по лестнице навстречу мне спускается депутат Виталий Скойбеда с российским флагом в руках.

– Занят?

– Свободен.

– Поехали.

Я даже не стал спрашивать куда. В те дни у Мариинского дворца дежурили просто неравнодушные люди, которые на своем транспорте по разным делам бесплатно всех возили. И мы сели к одному такому мужику. Скойбеда дал команду: «В Смольный!» – и начал мне объяснять, что только что Ельцин подписал указ о запрете КПСС, о том, что в России теперь трехцветный флаг государственный, и мы сейчас едем брать вдвоем обком (а там мой родственник вообще-то работает). Водила начал сползать под руль: чтобы разрядить обстановку, мы пошутили, что пулеметчиков там нет. Он провез нас сквозь пропилеи, прямо к воротам Смольного. Зашли. Скойбеда предъявил удостоверение, что