Орловский и ВЧК - Владимир Черкасов-Георгиевский

Спасут нас Крест, святыня, Вера, Трон!

У нас в душе сложился сей Закон

Как знаменье побед и избавлений.

Двойной агент Борис Ревский выполнял задание Орловского по использованию уголовников для поисков попрыгунчиков. Для этого он навел в ЧеКе справки о действующих «малинах», «долушках» и других притонах Петрограда. Узнал, что скупщик краденого Куренок с «шестеркой» Филькой Ватошным держит свою «яму» по-прежнему на Лиговском проспекте, но не у Обводного канала, а теперь ближе к Свечному переулку.

Однажды вечером Борис переоделся в поношенную рубаху, накинул мятый пиджачок, на ноги надел войлочные сапоги, отделанные кожаными полосками, а сверху — бекешу и каракулевую кубанку. Стал походить то ли на дезертира из войск гетмана Скоропадского, то ли на местного «фартового», у которого револьвер за пазухой (он там и был), да ножик за голенищем. Извозчика он отпустил за квартал от «хавиры» Куренка и, скользя по снежным ухабам здешнего не убираемого тротуара, подошел к задней дверке нужной хибары и ударил в нее ногой.

— Кто-покто? — огрызнулись изнутри.

— Желает видеть Куренка аль Филю Серж Студент, — назвал Ревский себя старой кличкой, под которой до революции вращался в воровских кругах.

В этом качестве тоже выполняя задание полиции, Борис-Серж изображал из себя охотника за вдовушками и пожилыми богачками, которых якобы обирал. Одновременно Студент-Ревский наводил на их квартиры, дома шайки «домушников» за комиссионные с добычи будущего ограбления. Воров же там ждали полицейские засады.

— Погодь, — миролюбивее откликнулись из-за двери.

После нескольких минут она распахнулась, на пороге стоял лысый молодец с гирями-кулаками Филька Ватошный, который поинтересовался:

— Это какой же Скубент, ладило б тебя на осину?

— «Домушникам» я наводкой помогал, а той зимой стоял под Гаврилой, — сослался Ревский на банду, уничтоженную благодаря комиссару Орлинскому и ЧеКе, добивавшей ее до последнего человека, то есть обоих хозяев Бориса, отчего он и не опасался, что кто-то из тех гаврилок всплывет и уличит его во вранье.

— Ну? Если с гаврилок ты, значит остался последним. Заходь, ухорез.

Ватошный провел его в комнату Куренка. Низкорослый худющий «ямник» сидел за столом со штофом водки в любимой черной атласной косоворотке, из расстегнутого ворота виднелись глубокие ножевые шрамы на груди. Он, за что и прозвали, по-куриному заморгал красными глазками на так же исполосованной морде, вопросительно глядя на вошедших.

— Скубент, — неграмотно искажая кличку Сержа-Бориса, представил гостя Филя, — мастачил с «домушниками» и на Гаврилу.

— Серж Студент, — поправил Ревский.

— А-а, — быстро соображая, протянул Куренок, и сразу вонзил хитрое замечание для проверки гостя. — Гаврила-то да, все боле фатеры потрошил, на том и спалился.

— Нет, Куренок, мы больше по эшелонам да на таможнях старались, но, вишь, не расстарались в полное удовольствие.

— Ох, я башка незаплатанная, это я гаврилок с ребятами Гошки Балахвоста спутал! — сделал вид, что ошибся, «ямник». — Садись, Студент, выпей. Скидавай бекешу-то.

Ревский разделся. Уселись за стол, подняли налитые Филькой стаканчики. Куренок провозгласил:

— За долгую жистянку, чтоб не была дрянцой с пыльцой.

Хозяева стали закусывать, поглядывая на Ревского, ожидая его рассказа. Тот, закурив папироску, начал выводить в роли недоучки студента, давно спутавшегося с ворами:

— Поносило меня по России-матушке, как я после разгрома гаврилок ухрял с Питера. И в Москве пришлось на банах углы вертеть, — сказал он о похищении чемоданов на вокзалах, — и побывать у атаманов Григорьева, Махны. А ничего не любо, коли привык к Питеру. Вернулся вот, тыркнулся туда-сюда, никого из наших не обнаружил и что-то не наблюдается других знакомых петляев.

Куренок, буровя его красноглазым взглядом, осведомился:

— Чего ж ты, мимозыря, сунулся ко мне на «яму»? Сюды фартовые жалуют лишь со сламом, — жаргонно назвал он наворованное.

— А куда деваться? — жалобно произнес Ревский, ожесточенно помаргивая в тон Куренку. — Не обессудьте, братцы! Лишь о вашей «заводиловке» брякнула шпана на Сенном. Я-то к вам лишь за наводкой.

Куренок переглянулся с Ватошным, который удивленно воскликнул:

— Какая-такая наводка? Ты ж сам куликал, что наводчиком состоял у скокарей.

Ревский многозначительно усмехнулся.

— То другая наводка.

Он неторопливо достал свою роскошную перламутровую табакерку с кокаином. Медленно открыл инкрустированную крышку, взял немалую щепоть и заправил ее в ноздри. Втянул порошок, блаженно закатил глаза.

— Эх, ладило б тебя на осину! — уважительно произнес Филька, потому что такими жменями «марафет втыкали» самые оторвяги вроде «мокрушников» и матросов-большевиков.

Вытер выступившие слезы Ревский, продолжил:

— Ищу я, братцы, попрыгунчиков с Охты. Хочу вступить в ихнее дело.

— Чего-о? — с опасливой гримасой переспросил Филька и перекрестился.

Куренок был не столь набожен, но тоже с некоторой оторопью поглядел на Студента и сказал:

— И охота ж «деловому» лезть в эдакую расщеперю, раздуй тебя горой.

— Ничего, — заблестел «марафетными» глазами Ревский, — я за это лето да осень с мертвыми только что в обнимку не почивал. Какие там еще живые трупы!

— Не гоношись, лататуй, — строго произнес Куренок. — С упокойниками шутить нельзя никому. Налей-ка, Филя.

Они выпили уже без тоста хозяина. Молча закусывали солеными огурцами, грибками, квашеной капустой из расставленных оловянных блюд, по краям которых декоративно стелились кувшинки, раковины, стрекозы, а на дне среди волн — щуки, охотящиеся за рыбешками. Специалист по художественным ценностям у Орловского, Ревский с изумлением про себя отмечал: «Боже мой, да это блюда от фирмы Энгельберта Кайзера, Кельн-Крефельд, середина прошлого века! Откуда наворованы? Почему с них жрут?»

Куренок икнул, вытер о штаны испачканные пальцы, которыми брал капусту, и спросил у Бориса:

— С каких обстояний, Студент, мы должны знавать таких оголтеней? Да еще с Охты.

— Мало ли бывает, — раздумчиво ответил Ревский. — «Ямник» поболе жуликов знает о всевозможных лодыгах, — он указывал на то, что самые осведомленные в воровском мире это скупщики краденого. — Тем более, попрыгунчики-то барахло, да какое, с фрайеров сымают дочиста. Должны же кому-то его на сплав и отдавать.

Куренок с Филькой обменялись взглядами, по которым Ревский понял, что они знают, как искать попрыгунчиков. Для их воодушевления он вытянул из кармана пиджака бумажник и выложил на стол несколько купюр.

— Это за подсказку, а коли придусь тем покойничкам ко двору, еще добавлю. И главное, с первого же дела — вам мою сламную долю за полцены.

— Форсы мы возьмем, — сказал Куренок о предложенных деньгах, — но ныне ничего не скажем. Те большеохтинские братцы этакие окаяхи, что поручиться нельзя ни за что. Поспрошаем, захотят ли они вязаться с тобой. Ты пойми, нам от них товар не попадал, а другие темщики, — назвал он по-иному «ямников», — да, прибирали от них, но звонить сходу не станут об этих