Самсон - Маша Сандлер

видны стали не только его жёлтые клыки, но и бледно-розовые дёсны, и зарычал.

Пётр Симеонович тут же влетел в бокс, но я поспешил остановить его:

— Всё нормально, просто осматривал ему пасть. — И, чтобы подтвердить свои слова, подошёл к медведю и кивнул ему. Он с готовностью открыл рот.

Я положил руки ему на щёки, как это делали стоматологи в старых комедиях, и заглянул в глотку. Рот как рот, на мой взгляд, только дыхание у него было смрадное.

— Хорошо, — сказал я, тоскливо вспоминая о том, что надо было заснять медведя, как он говорил со мной, на смарт, а то мне не то что Алёна или Медуза, даже Вилли не поверит.

Но всё-таки я решил, что и без того сижу в его боксе слишком долго, Алёна может что-то заподозрить. Надо не забыть сделать это в следующий раз. Завтра.

— Вы бы, Пётр Симеонович, — сказал я зоотехнику, — вымыли его. А то вонь такая, ужас.

— Ну можно, устрою, — проворчал недовольно, сильно сомневаясь в моих практикантских правах давать ему поручения.

На прощанье, прежде чем стеклик передо мной закрылся, я пообещал медведю:

— Я приду завтра.

И тот равнодушно повёл плечами.

Но уж кто-кто, а я совсем не был равнодушным. Что бы ни говорила Медуза, я всё-таки совершил научное открытие! Меня так распирало от новостей, что я едва не выпалил всё сразу: и что медведь совсем не агрессивный, а, напротив, очень даже контактный, и что он знает английский, всё понимает, его надо изучать, конечно, зоопсихологам профессора Сухотина, а не разбирать на запчасти в лаборатории Громова, и что анализатор, скорее всего, сломался, так как по показателям медведь в норме, тогда как выглядит и чувствует себя он очень плохо.

Но когда я вошёл в кабинет, увидел их плоские, усталые лица…

Впервые в жизни мне стало понятно, что правда, вся правда, высказанная смело и честно, далеко не всегда приводит к успеху.

— Медведь, — сказал я, — по-моему, он чем-то всё-таки болен.

Алёна заглянула в смарт, продвинула пальцем экран до нужных показаний.

— Всё в норме, температура, давление, пульс, показатели крови немного пониженные, но всё равно в границах.

— И всё-таки, — я не хотел сдаваться, — на кулаке у него не заживают ссадины. Пётр Симеонович сказал, что уже видел такое у него в том же самом месте.

Алёна вздохнула и со значением посмотрела на Вилли:

— Петру Симеоновичу ещё не то может привидеться.

Вилли пояснил:

— Кажется, я видел, как он жевал плюсну.

— Ерунда, — перебил его я, — кулак-то у зверя и вправду разбит.

— Это называется «стереотипия», Ёжик, — ровным тоном продолжил Ви, и я сразу вспомнил, что Маша раньше частенько называла его чересчур высокомерным, — в любом учебнике написано. Он от скуки стучит кулаком в стену: садится поближе к ней на корточках и долбит, я сам видел.

— Ты видел, как он сам долбит в стену кулаком? — Я помотал головой. — А худой он такой почему, по-твоему?

— Вес в норме, — сказала Алёна, всё ещё глядя в смарт.

— Ну что ты хочешь, может быть, ему и не хватает еды здесь, — ответил мне Вилли. — Он огромный. Но осталось всего несколько дней. Если профессора Громова не будет удовлетворять его состояние, то они его сами…

— Нет, — сказала Алёна, грустно на нас с Вилли глядя. — Я увеличу рацион твоему медведю, Ёжик, и проколю витамины. И даже скажу Саве, чтобы он перестал его фиксировать каждый раз, а то он этим увлекается.

— Спасибо.

— Теперь идите домой, мальчики. Уже можно.

— А вы, Алёна Алексеевна? — спросил Вилли.

— Сегодня не надо меня провожать, Вильямс, — ответила она. — Я ещё посижу тут, с бумагами.

— Провожать? — спросил я Вилли, когда мы вышли из блока и направились в общагу. Дождь стал по-вечернему редким, серым и противным, но не страшным, таким, на который не хотелось обращать внимание, поэтому я сбросил с головы капюшон дождевика.

Вилли смутился и начал мямлить что-то про тяжёлую сумку, тёмный поздний вечер и прочее. Я великодушно не стал его добивать.

— Ты знаешь, что Алёна хотела взять Чарли себе в качестве пета? — спросил меня Вилли после того, как мы довольно долго шли в молчании. — Но ничего не вышло. Она снимает квартиру, и хозяева категорически против зверя. Теперь пытается найти другое жильё, с более сговорчивыми людьми, но, видимо, уже не успеет.

— А тебе не кажется, Ви, что это несправедливо? — Я резко остановился перед дверью общежития.

— Что?

— Что Чарли прекрасный пёс, добрый и ласковый, и вы — ты, Алёна — хотите его спасти. А другие звери? Чем хуже оставшаяся енотка? Она так скучает по погибшей сестре, и может быть, лучше было бы, чтобы она умерла от пироплазмоза или от смертельной инъекции, чем от каких-нибудь мучительных опытов?

— Ёжик, — сказал мне Вилли очень спокойным голосом, — эксперименты нужны, это двигает науку вперёд и в конце концов спасает человечество. Животные погибают, но это случается и в дикой природе. А здесь их жизни и смерти имеют цель и смысл. Да что я тебе объясняю! — Он вдруг отчаянно махнул рукой и пошёл вперёд, в общежитие.

— Постой, Ви, — остановил я его. — Я это правда знаю. Вовсе не хотел тебя обвинять. Я просто должен тебе кое-что рассказать. Как другу.

Вилли обернулся и посмотрел на меня с вызовом:

— Что ещё ты задумал?

— Я не задумал, — ответил я. — Говорю тебе чистую правду. Слушай.

И я рассказал Вилли всё про мои разговоры с медведем, письмо к доктору Доббс и мои догадки.

Глава 8. Вилли

— Я тебе верю, — сказал Вилли после того, как мой рассказ закончился, — но, пожалуйста, зайдём внутрь, я совсем промок.

Мы и в самом деле стояли с ним под дождём, который, как назло, усилился и лил теперь сплошным потоком — густые чёрные волосы Вилли обмякли и прилипли ко лбу, очки он и вовсе снял и убрал в карман.

Сам я ничего не замечал — так разволновался!

Пока мы поднимались по лестнице, пока снимали с себя мокрую одежду, пока Вилли грелся в душе, я всё перебирал в голове свой рассказ, разбирал по косточкам — что и как можно было сказать лучше и точнее, подобрать слова поубедительнее. Хотя Ви и сказал, что верит мне, видно, я сам не мог поверить себе до конца.

Когда Ви вышел из душа — в чистых трусах и футболке с Джейком из «Времени приключений», — я уже весь извёлся.