Самсон - Маша Сандлер

— Всех, кого за две недели не заберут. Иной раз увозили куда-то, вроде Конторы, для опытов там или в зоовиды. По большей части сплошную дрянь в отстойник отдают, старых и злых, которых только что порешить, да. И хитрых, что черти. Вот я тебе скажу случай, после которого бросил там всё, уехал с Савой сюда. Был медведь, огромный, прямо как твой гризли в крайнем боксе, не сибирский, а с Камчатки привезённый. Шкуру не сбрасывал, как его ни молоти, даже сперва сомневались, что он точно оборотень… Просидел у нас свои две недели, был мой черёд делать это дело. У нас ведь как — доктор есть, конечно, да только он Т-61 на медведей не расходовал, а мы выводили зверя, привязывали к столбу и шагов с десяти шмаляли в башку из ружья. И в человечьем обличье стрелять сильно удобнее, и по инструкции положено. А с этим что? Ну вывели мы этого втроём, в петлях на палках, привязали, я стрельнул. Он упал, лапой аж подёргал. Лежит, не дышит — мёртвый, значит. Ну я, дурья голова, пошёл отвязывать, а он возьми и вскочи, схватил меня за плечо, когтями комбез подцепил и разорвал, а потом уж, как в твою сардельку, как вонзит зубищи. Ребята подлетели, конечно, но стрелять боятся, потому как могут меня задеть, а он ест меня и ест. Кое-как уколотили его дубинами… Полгода в больничке провалялся, думал, кончусь.

Я не знал, что ему на это ответить. Почему-то я сразу поверил в этот рассказ, хотя Пётр Симеонович говорил, путаясь в словах и всё сильнее раскачиваясь.

— Всё они, твари, понимают, — подытожил он и сплюнул на бетонный пол беседки красную, точно кровь, слюну, — побольше нашего.

Когда я в тот день добрался до общежития, уже начинало темнеть. Пётр Симеонович совсем раскис, плохо держался на ногах, и мне пришлось проводить его до жилья. Он вместе с Савой снимал комнату с отдельным входом в старой части города. Я стащил с него тяжёлый плащ и сапоги, уложил на кровать поверх одеяла и ушёл, защёлкнув дверной замок и затворив калитку.

А в общежитии меня ждал растревоженный Вилли.

— Тебя завтра вызывают к Медузе! — огорошил он меня с порога. — Будут решать.

Если честно, это здорово напугало. Они запросто могут вытурить меня домой и в школу ещё написать о том, какой я бестолковый хулиган. То-то в школе, где у меня репутация заучки и любимчика учителей, удивятся!

— Цейхман тоже вызывают? — спросил я у Вилли мрачно. Было бы логично — она ведь тоже распорядок нарушила, влезла, куда ей не положено…

— Не знаю, — ответил он. — Маша в последние дни с нами почти не разговаривает. Она, знаешь, чувствует вину, по ней это заметно.

Весь его вид выражал такую глубокую степень сочувствия и Маше, и мне, что ясно было: дело — труба, прощай, Контора! Вместо благодарности я чувствовал только раздражение.

Сожрал поджаренную Вилли яичницу на помидорах и даже спасибо не сказал. Потом навертел ещё себе огромный бутерброд, налил большую кружку чая и забрался со всем этим на кровать. В обычный день Ви непременно сделал бы мне замечание и за невежливость, и за отсутствие гигиены. Такой уж он по натуре. Но тут он только ещё горше на меня поглядывал и молчал.

Еда меня немного успокоила. Когда выгонят, тогда и буду переживать, решил я. Вслух я сказал:

— Могли бы выгнать и безо всяких разговоров. А они ишь, разводят церемонии.

Ви вздохнул, соглашаясь.

Расправившись с чаем, я достал смарт. Пусть завтра я могу уже отправиться в Москву, закончить «дело о говорящем медведе» это не помешает. Остановился я на докторе Лайле Доббс, поэтому с неё и продолжил. И всего-то через полчаса поиска меня ждал успех! Я выяснил, что доктор Доббс не только в самом деле проводила исследования по обучению оборотней речи, но и публиковала их результаты. Правда, в научном журнале статья была только одна, довольно короткая и очень общая, а всё остальное — интервью разным изданиям и перепечатки в совсем уж жёлтой прессе.

Но, на моё счастье, к единственной статье прилагался имейл, по которому с автором можно связаться.

Провозившись почти два часа, я весь вспотел (Вилли давно уже посапывал в своей кровати), но составил приличное, как мне казалось, письмо. Соврал, для солидности, что я студент университета. Про медведя написать было сложнее всего, ведь хотя я не сомневался в том, что он повторил за мной фразу на русском, всё остальное — что он умеет говорить, понимает человеческую речь, скорее всего английский язык, — только предположения, проверить которые у меня нет возможности. Так что пришлось немного и тут присочинить.

Нажав на кнопку «отправить», я ещё некоторое время лежал, пялясь в светящийся экран смарта, будто надеясь, что Лайла Доббс ответит мне тут же, причём разрешит все мои сомнения, а заодно напишет в Контору о том, что я замечательный, умный и ответственный и меня никак нельзя отчислять с практики и отправлять в Москву.

Так и уснул.

Глава 6. Чарли

Я совершенно не выспался, но утром всё-таки подскочил с кровати раньше Вилли, как следует вымылся и нагладил единственную белую рубашку, которую мама мне почти силой навязала «ради торжественного случая». Может быть, она думала, что мне тут улыбнётся удача такой неистовой силы, что сразу из комнаты общежития придётся отправляться за Главной Научной Премией. Срочно, самолётом. Однако всё получилось как раз наоборот.

Рубашка нелепо выглядела с джинсами… Я стоял перед зеркалом и то застёгивал, то расстёгивал верхнюю пуговицу.

— Как смотрюсь? — спросил у Вилли кисло.

— Серьёзно, — кивнул он. Врунишка! Я ещё раз посмотрел на себя в зеркало. Выгляжу лет на пять моложе, чем на самом деле. Щуплый белобрысый десятилетка, как его вообще к зверям допустили, дурачка.

Но делать нечего — я пригладил, как сумел, вихры на макушке и как следует заправил джинсы в резиновые сапоги. Являться к Медузе снова мокрым как мышь я не собирался.

У проходной в Контору Вилли, который весь путь от общаги торжественно молчал, крепко пожал мне руку и пожелал удачи. Знакомый охранник, тот самый, который в первый мой день одолжил полотенце, Пахомов И. В., в этот раз долго сверялся со списком заказанных временных пропусков на экране своего старенького настольного смарта.

— Вот, — когда я уже совсем отчаялся, сказал он, — есть, Никитенко Е.

Я вздохнул.

Так бывает: когда ждёшь чего-то страшного, но неизбежного, хочется сразу двух