Самсон - Маша Сандлер

class="p1">— Ну, что ты скажешь? — спросил я, едва ли не подпрыгивая от нетерпения. — Ведь надо что-то делать?

Вилли сел напротив меня на кровать и нахмурился:

— Я тебе верю, Ёжик. Но прежде чем составлять план действий, прежде чем принимать решение и рассказывать обо всём кому-то ещё, надо собрать больше информации. Доказательств, понимаешь?

Я едва не застонал, когда это услышал. Составлять план? Собирать доказательства?

— Вилли, что ты несёшь! У нас же совсем нет времени! Через сколько там дней карантин закончится? Громов заберёт его в лабораторию — и уж он-то так за этого медведя сражался, не выпустит его из рук, что ни делай!

— Ты не горячись, Ёжик, — остановил меня Ви. — Во-первых, до конца карантина ещё четыре дня и… — он поглядел на наручные часы, — и пять с половиной часов. Можно многое успеть, если действовать с умом. Во-вторых, доказательства всё равно нужны, хоть какие-то. Ведь ты, я надеюсь, не выкрасть его собираешься из Конторы?

Честно говоря, именно это я и собирался сделать. Почему-то мне это казалось единственной возможностью и даже не слишком невероятной.

Вилли поглядел на меня и всё понял.

— Это самый крайний случай, — сказал он твёрдо. — Сначала надо испробовать все законные способы. Алёна… Алёна Алексеевна тебя бы поняла, но точно так же потребовала доказательств. Надо попробовать заснять твоего говорящего медведя на смарт для начала.

— Да, — я кивнул, — это хорошая идея. Но только завтра дежурит Сава, он, думаешь, нас пустит к медведю одних? После того, что мы устроили, он даже на обеденный перерыв не ходит.

— Тут надо поразмыслить… — сказал Вилли и лёг на кровать, вытянув длинные босые ноги на спинку. — Между прочим, твоя очередь готовить ужин.

Ужин! Вы только подумайте, он думал о еде в такой момент! Я хотел было возмутиться, но всё-таки сдержался из благодарности, что Ви меня выслушал, понял и даже встал на мою сторону. Он теперь был моим единственным другом.

Я вздохнул, взял сковородку и упаковку яиц из холодильника и потащился на общую кухню, надеясь, что ответственный Вилли действительно поразмыслит и придумает что-нибудь толковое, пока меня не будет.

Но в кухне, как назло, у плиты стояла Цейхман и крутила там что-то в кастрюльке. Хотя была ещё одна свободная конфорка, я отошёл к окну, забрался с ногами на подоконник и положил сковороду и яйца рядом.

— Ты можешь готовить, Ёжик, — сказала Маша, задрав подбородок и глядя на меня с гордым видом.

— Не могу, — ответил я. — Боюсь, яйца протухнут от такого соседства.

Она усмехнулась:

— О, какие мы высокочувствительные и высокоморальные! Как хочешь, можешь голодать, я ещё минут двадцать буду варить этот рис.

И она как ни в чём не бывало стала помешивать в кастрюльке. Понимаете? Тут-то меня и прорвало!

— Знаешь что? — Я спрыгнул с подоконника — от моего прыжка даже кастрюля с её рисом зашаталась. — Думаешь, ты вышла сухой из воды? Думаешь, что наврала с три короба, тебя даже и ругать не стали, да? Думаешь, никто не понял, какая ты… какая ты…

— Какая? — Маша опустила руку, в которой держала ложку, и с той закапало на пол склизкое варево.

— Подлая! — выпалил я. — Не только я так думаю, плевать на меня! И Алёна, и Медуза, и все остальные поняли, что ты специально в блок пришла, специально вызвала скандал! Подлая лгунья ты и есть, больше никак!

Маша стала бледная как полотно. Губы её обиженно дрожали, а глаза светились злыми слезами. «Ну и пусть, — подумал я. — Я только сказал правду».

В дверь общей кухни заглянула Анка (или это была Ксанка, трудно сказать) да так и застыла с раскрытым ртом, нас с Цейхман разглядывая.

— Да, я лгунья, — наконец ответила Маша, проглотив слёзы. — И сделала всё специально. Но ты, Ёжик, просто ещё маленький и не понимаешь. Не по возрасту маленький… Не понимаешь, какое это счастье — быть причастной, делать что-то настоящее! Не упражнения, не опыты с мышами в школе, а самую настоящую большую науку. Я ведь говорила тебе…

Тут её рисовая каша вспенилась над кастрюлей шапкой и зашипела, стекая на огонь.

Она быстро повернулась и выключила плиту.

— Можешь жарить свою яичницу, — сказала она глухо, махнула рукой и уже хотела уйти.

— Постой, Цейхман, — остановил я её. — Договори, я хочу знать, почему ты солгала всем, подставила меня, — «и медведя», подумалось мне, но вслух я этого не сказал. — Ради какой такой науки?

— Что же, — Маша снова повернулась ко мне и выпрямилась даже, словно древняя героиня перед страшным врагом, — я попытаюсь. Лаборатория Громова сейчас — это самый передовой отряд ксенотрансплантологии. Ещё лет десять назад, до массового открытия Bestia humanoid, трансплантологи бились с невозможностью снизить отторжение тканей. Ты только представь, учёные уже умели вырастить в генно-модифицированной свинье новую печень, или поджелудочную железу, или глазное яблоко. Но всё это были полумеры, приживляемость и неотторжимость всё равно была низкой. Оборотни перевернули эту страницу! Профессор Громов много изучал их. Ты знаешь, что его даже выдвигали на Нобелевскую премию? Некоторые опыты уже в завершающей стадии, остались только штрихи. Работай он где-нибудь в другом месте, ему бы были созданы все условия, все возможности для завершения труда, который может привести человечество к победе над раком или диабетом и вообще к бессмертию! А у нас ему за паршивого медведя приходится сражаться! Эх!

Она досадливо махнула рукой, в которой всё ещё держала ложку, и крупная склизкая капля плюхнулась ей прямо на щёку. Маша стёрла её тыльной стороной ладони. Она была очень красивая в тот момент, раскраснелась от волнения, и всё, что она говорила…

Я молча подошёл к плите, зажёг её и поставил на огонь свою сковородку. Под Машиной кастрюлей тоже зажёг — не будет же она, какой бы подлой ни была, питаться полусырым рисом. Она благодарно шмыгнула носом и снова стала мешать кашу.

Нет, конечно, я не простил её. Как я мог? Нет, такое нельзя простить, пусть она тысячу раз хотела спасти человечество, пусть даже спасла его.

— И что же, — спросил я и перевернул яичницу на другую сторону, — твой профессор Громов так прямо и сказал тебе — устрой скандал, чтобы медведя отдали нам?

— Нет, что ты! — сказала Маша тихо. — Он бы никогда не стал — он выше этого. Но Громов пришёл в тот раз с совещания у Медузы, они с Сухотиным спорили до ругани, и сказал, что, наверное, опять ничего не выйдет, второй медведь слишком старый, придётся всё отложить. Вот если бы точно быть уверенным,