Затерянный книжный - Иви Вудс

Что изучаю? Проклятие, зачем я только рот открыла! Руки немедленно вспотели, и я решила притвориться, что не расслышала вопроса.

– Когда закончите с ужином и перейдете в гостиную, я принесу бренди.

Меня переполняли гнев и стыд. Эта женщина знала, что я ни на что не гожусь, что не в состоянии добиться чего-то в жизни. Все они знали. Я растратила все шансы, последовательно выбирала неправильное – и вот я здесь, прислуживаю старым кошелкам. Но ничего не поделаешь, теперь это мой дом, и я не могу просто сбежать куда глаза глядят. Хотела бы, но этот стыд, это ощущение, что я всегда буду жертвой, – оно пригвоздило меня к месту, оно всегда будет со мной, как клеймо.

Я оставила их в гостиной – играть в карты и надираться в стельку.

Я спустилась к себе, в маленькую квартирку, стянула одежду и влезла под горячий душ. Потом, закутавшись в полотенце, легла на кровать. Взгляд упал на лежащие на кухонном столе брошюрки из библиотеки. Теперь казалось, что в них нет никакого смысла: какая бы энергия ни переполняла меня в тот момент, она иссякла.

Как же я ненавидела их, этих богатых куриц. Неудивительно, что мадам Боуден так рано ушла к себе. С такими-то друзьями кому вообще нужны враги?

В глубине души я просто хотела, чтобы кто-нибудь обнял меня. Как я скучала по объятиям! Единственный, кто разговаривал со мной по-дружески с момента прибытия в Дублин, не считая хозяйки, – Генри. Он, наверное, и не подозревал, что лишь его одного я могу с натяжкой назвать другом. И даже на него никак нельзя рассчитывать, ведь Генри не живет здесь. Генри уедет сразу же, как найдет свою потерянную рукопись или что там он ищет.

Почему я вообще о нем думаю? Почему-то я ощущала вину за мысли о мужчинах – после всего, что со мной произошло. Однако Генри казался совершенно другим, отличным от Шейна, отличным от вообще любого мужчины из тех, кого я встречала. Было что-то невероятно трогательное в его истории об авторе, который тащил тяжелый чемодан с книгой через границу, в его страсти к спасению утерянного и позабытого.

Тем не менее я отказывалась признать, что он привлекает меня. Да, иногда он смотрел на меня как-то по-особенному своими карими глазами, и от этого перехватывало дыхание. Но, в конце концов, с чего бы ему увлечься такой, как я? Все, что его интересует, – это пропавший книжный магазин, ничего более.

Я повернулась на бок, прижала к себе подушку и вдруг заметила трещины на стене. Они что, всегда там были? Невозможно, я бы заметила раньше… Но три кривые линии разной толщины выползали из-за шкафа и разбегались по голубой стене, как лозы винограда. Я лежала и смотрела на них. Как я могла не видеть этого раньше? Интересно, что же там, за шкафом? Я подошла ближе и провела по трещинам пальцем. Они казались довольно глубокими, словно уже какое-то время росли здесь, в стене. Я попыталась сдвинуть шкаф, но он был во всех смыслах антикварным, а потому весил, наверное, целую тонну.

Внезапно мне почудилось, что кто-то еще дышит в этой комнате. Кто-то, кроме меня. Я резко обернулась, но, разумеется, никого не увидела. Интересно, можно ли слышать места так же, как я слышу мысли людей?

Я вздрогнула. Возможно, я не хотела знать, что здесь происходило.

– Опалин, – едва слышно шепнула я, повернувшись к стене, но, конечно, ничего не случилось.

Господи, как нелепо! Я покачала головой и пошла искать пижаму.

Посреди ночи я проснулась, в голове пылала очередная строка бесконечной истории. Они приходили мне как уведомления о письмах, как шепот в глубине сознания – и объяснить это было невозможно. Я знала лишь, что должна не потерять эти слова, и бумага не казалась надежным средством, так что на следующий день я отправлялась в тату-салон и делала очередную татуировку на спине.

У этой истории не было начала и конца, но каждый раз, когда новая строчка вспыхивала у меня в мозгу, я выбивала слова чернилами на коже – и становилось лучше. Никто не знал об этом, даже Шейн. Это был мой маленький акт неповиновения, нечто очень личное. Я скрывала эту историю от всего мира, но чем дальше, тем больше меня охватывало желание узнать, что она означает и откуда взялась.

Зная, что не засну, я на цыпочках поднялась в столовую, чтобы оценить ущерб от вчерашней вечеринки. Не хотелось, чтобы мадам Боуден отчитывала меня, так что раз уж я не сплю, то вполне могу убраться. Я зашла в комнату, включила свет – и глазам своим не поверила. Там царил идеальный порядок, все стояло на местах. Пришлось спешно пересмотреть свое мнение о подругах мадам Боуден: в конце концов, люди, которые так тщательно убирают за собой, вряд ли могут быть такими уж кошмарными. А ведь я не слышала, как они ушли! Заглянув на кухню, я убедилась, что они вымыли и вытерли насухо тарелки, стаканы и даже ложки.

Казалось, будто вчера вообще ничего не было.

Глава 12. Генри

По правде говоря, я подумывал позвонить в дверь, но в чем тогда веселье? Так что, подойдя к подвальному окошку дома № 12 по Халф-Пенни-Лейн, я присел на корточки и постучал в стекло. Последние несколько дней я просматривал онлайн-архивы и старые газеты в поисках упоминаний Опалин Карлайл, но безуспешно. Мне требовался перерыв. По крайней мере, именно такое оправдание я придумал себе, пока ноги несли меня к ее двери (или, точнее, к ее окну).

Через пару минут жалюзи поднялись, и за стеклом появилась очень сердитая и очень усталая Марта.

– Какого черта?.. – рыкнула она, дергая на себя створку окна.

– Рановато, да?

– Сейчас семь утра, так что – да, немного, самую малость рановато!

– Ох, прошу прощения! Я просто подумал… Не хотите составить мне компанию и прогуляться немного?

– Сейчас?..

Ночью, пока я не мог уснуть, это казалось отличной идеей, но теперь великолепный авантюрный флер малость потускнел. Я едва знаю эту девушку – и вот пожалуйста, стучусь к ней в окно поутру.

– Эм… ну… если вы не заняты.

Марта опустила глаза, оценивая, во что одета, потом вскинула глаза и опять опустила, будто производила в уме какие-то очень сложные вычисления.

– Мне нужно приготовить завтрак для мадам Боуден, а потом заняться уборкой, но я смогу выкроить время где-нибудь… ну, скажем, в одиннадцать?

– Отлично! – как-то чересчур громко воскликнул я. Я и позабыл, как это нервирует – спрашивать человека, не