Затерянный книжный - Иви Вудс

Я решила нанести Арману неожиданный визит, удивив его, и по дороге в его квартиру прошла мимо «Ле Де Маго» – модного кафе, где часто обедали писатели и художники. Ярко-зеленый тент был натянут прямо над тротуаром, а замысловатый балкон обвивал второй этаж кованым кружевом. Я поймала в окне собственное отражение, а затем увидела человека, похожего на Армана. Остановившись и приглядевшись, я поняла, что не ошиблась. Он сидел на кожаной банкетке подле женщины с густыми каштановыми кудрями. Сидел очень близко, и все равно, кажется, шептал ей что-то на ухо – столь интимное, что ему даже пришлось откинуть ее волосы кончиками пальцев. Эта картина ударила по мне, будто молния. Не знаю, почувствовал ли Арман что-то или же это было случайно, но он поднял глаза и увидел, что я смотрю на них. Почему-то мне стало неловко, и я поторопилась уйти. Несколько секунд спустя я услышала, что он, выскочив из кафе, зовет меня по имени, – но не обернулась.

– Опалин, пожалуйста! – воскликнул он, нагоняя меня и хватая за руку.

– Ах, оставьте меня!

– Но вы должны позволить мне объяснить!

Я не хотела слышать никаких объяснений. Он или солжет, или, хуже того, будет вынужден сказать правду, – и я не была уверена, что выдержу.

– Дело в том, что Кристин – моя старая подруга.

Хотелось зажать уши руками, как будто я была ребенком. Ее имя… от этого стало только хуже. Нет, Арман не должен был узнать, что я влюбилась в него так сильно, что это ранило. Я знала, что сердца склонны разбиваться, но это знание никак не подготовило меня к той боли, которую я испытала.

– Арман, прошу, избавьте меня от этого унизительного разговора.

На мгновение тень набежала на его лицо, но потом оно вновь прояснилось.

– Вы правы, да, я унизил вас, и за это прошу прощения. Но вы должны поверить, умоляю: мои чувства к вам глубже, чем все, что я испытывал когда-либо раньше.

– Возможно, вы думаете, что я глупа и неопытна, но я в состоянии распознать нечто банальное! – Я вырвала руку и попыталась уйти.

– Но это правда! – воскликнул он. – Думаете, мужчине легко сознаться в своих чувствах?

Я обернулась и одарила его презрительным взглядом.

– Это… трудно сказать по-английски, – добавил Арман.

– А вы постарайтесь.

– Те чувства, что вы пробуждаете во мне, удивительны… и в то же время страшат меня. Я становлюсь уязвим, а я не привык к такому. Именно поэтому я флиртую с другими женщинами, чтобы доказать себе… что-то. J’en sais rien[4].

– В ваших словах нет никакого смысла.

– Да, когда я это говорю, звучит глупо. Но в душе мне казалось, что таким образом я сохраняю контроль над собой.

Я не могла придумать, что ответить. Оправдание звучало так ужасно, что не могло оказаться не чем иным, как правдой.

– Однако то, что вы видели сейчас… Я как раз говорил ей, что с нашими отношениями должно быть покончено.

Я отвела глаза, пытаясь скрыть свои чувства. В конце концов, у меня была гордость. Может ли статься, что Арман просто говорит то, что я, по его мнению, хочу услышать? Однако сердцу не нужны холодные факты, оно видит надежду в невозможном, видит любовь там, где нет ничего, кроме страсти, оно не склонно к логике. И вот я уже позволила Арману обнять меня и стояла, окаменевшая, в то время как он сыпал комплиментами, уговорами, жаркими убеждениями в том, что я – единственное, что имеет значение для него.

– Пойдемте со мной, прошу, давайте поговорим об этом у меня в квартире.

Конечно, я пошла. В тот момент я была готова поверить его притворству.

Он жил в районе города под названием Монмартр. Мы прошли под сверкающими белыми куполами Сакре-Кёр, взирающими на город сверху, и по мощеной улице вышли на оживленную маленькую площадь Тертр. Виды были как на открытке: элегантные здания с открытыми ставнями возвышаются над ресторанами и кафе, а по периметру развернули торговлю художники. Арман подошел к дому с синей дверью, повернул ключ в замке, и мы поднялись по лестнице на второй этаж.

Мы зашли в квартиру, и, казалось, оба не понимали, что надлежит делать дальше. У широкого окна с видом на площадь приглашающе расположились маленький столик и два стула, и Арман жестом предложил мне сесть.

– Я заварю нам чай.

Вскоре он вернулся, неся серебряный поднос, на котором стоял старинный, тоже серебряный, чайник с витиеватыми узорами на боках и маленькие стеклянные стаканчики, украшенные золотой вязью – по виду арабской. Однако больше всего меня удивил густой мятный аромат.

– Вы когда-нибудь пробовали марокканский чай? – спросил он.

Я покачала головой, глядя, как он снимает с чайника крышку и щедро сыплет туда листья. Потом Арман принялся разливать чай, высоко поднимая чайник над стаканами и стараясь не смеяться слишком открыто над моим изумлением.

– Это традиционный способ наливать чай на Востоке, – просто пояснил он, подавая мне стакан.

Я подула на золотистую поверхность и позволила экзотическому аромату окутать меня.

На площади несколько музыкантов начали играть, звуки гитары и скрипки заполнили паузы в нашей беседе. Я старательно смотрела на все подряд в комнате: шелковый ковер на полу, странные кожаные тапочки с загнутыми носами у двери, маленький деревянный столик с золотой инкрустацией в мавританском стиле. В конце концов пришлось поднять взгляд на Армана, и я поняла, что все это время он неотрывно смотрел на меня. Он забрал стакан из моих рук, поставил на поднос и, взяв меня за руку, заставил подняться. Мы оказались так близко, что я могла ощущать его дыхание. Он склонил голову, и мои губы приоткрылись будто бы сами собой. Его теплый язык скользнул ко мне в рот, и я желала только одного: чтобы это не прекращалось. Мы вжимались друг в друга, мне хотелось стать еще ближе к нему, и если бы…

– Опалин, – выдохнул он, прерывая поток моих мыслей.

– Да?

– Скажи мне, хочешь ли ты остаться или уйти, – Арман тяжело дышал, – потому что, боюсь, у меня не хватит смелости спросить тебя об этом снова.

Все мысли исчезли. Впервые за всю жизнь моя чувственная сторона одержала верх.

– Хочу остаться.

Комната была такой узкой, что в ней едва помещалась его латунная кровать. Тонкая занавеска на окне развевалась от ветра. Темнота скрадывала нас, оставался только свет от низкой оплывающей свечи на углу стола.

Как волновалась я прежде о том, что не буду знать, что делать! Ах, если б только тогда я могла представить, что не существует никакого «знать», что можно жить лишь инстинктами, чувствами. Его тело в свете