Инстинкт Убийцы. Книга 2 - Элеонора Бостан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– О чем ты хотел поговорить, у меня тоже время не резиновое. – Как и терпение, добавил про себя Абу.
И тут началось.
Страх парня никуда не исчез, Абу это видел, но он как будто таял, становился прозрачным, а сквозь него проглядывало настоящее безумие. Правда, его Абу не смог распознать, посчитав пафосные заявления и фразы очередной глупой выходкой, очередным капризом неуравновешенного ребенка, которому долго ничего не позволяли, а потом вдруг разом сняли все ограничения, неудивительно, что его понесло. Так почитал Абу и прокололся, в первый раз за все безупречное время работы в Чехии он допустил серьезную ошибку, но понял это слишком поздно, когда мосты уже сгорели, а спокойная вода в реке, что текла под этими мостами, превратилась в кипящую лаву.
Томаш вскакивал и снова садился, толкал пламенные речи об освобождении родной страны от грязи, иногда он обращался к Абу, требуя от него доказательств его преданности их общей идее, но чаще взгляд его устремлялся куда-то в даль, в какую-то загадочную пустоту, тогда он начинал говорить воодушевленным голосом, из которого напрочь исчезала злость. А потом он вдруг внезапно возвращался в мир и снова начинал орать, обвиняя Абу, которого он зал Мартином, в трусости и бездействии. Суть его требований сводилась к одному: он не намерен ждать, время пришло, хватит сидеть под полом, как мыши, пора громко заявить о себе, и если его старый соратник Мартин выдохся, что ж, Томаш готов взять всю ношу на себя. Ради благой цели и светлой идеи, разумеется.
– У этой войны всегда был один генерал, Мартин, – сказал Томаш, глядя на него блестящими от возбуждения и предвкушения глазами, – да, ты много помогал, но я вел людей за собой, меня они признали лидером, из моих уст они узнавали истину, за которую теперь готовы идти до конца, так что выбор за тобой: помогать нам дальше, или уйти в сторону.
Абу, пропустивший почти весь концерт мимо ушей, лишь спокойно посмотрел на парня и так же спокойно ответил:
– Эта война, как ты говоришь, без меня гроша ломаного не стоит, и ты это знаешь, потому что любая война без денег – всего лишь хулиганство, именно деньги делают конфликт войной. А поскольку, как говорится, кто платит, тот и заказывает музыку, значит, будет так, как я тебе уже говорил: ты со своими людьми будешь тихо сидеть и ждать, а остальное предоставь мне.
Томаш замолк, лицо его дернулось как от пощечины, но опасный огонек в глазах не погас, это Абу увидел. Парень несколько секунд смотрел на Абу, казалось, что он вот-вот заплачет от злости и бессилия. Если бы люди могли убивать взглядом, от меня бы уже и молекул не осталось, подумал Абу, ему было смешно наблюдать за этой бурей в стакане воды, если бы захотел, он мог в два счета поломать этого сопляка, возомнившего о себе невесть что, но ему все еще нужен был лидер, наступало время решающей фазы, а на такой стадии новую марионетку искать уже поздно. Может, я перекормил его этой отравой, мелькнула мысль, и он взбесился, как крыса, почуявшая запах дыма? Но он отмел эту мысль, слишком уж долго он играл на всех струнах одинокой и неудовлетворенной души Томаша и сам отравился, поверив в свою абсолютную власть над парнем.
– Иди домой, отдохни и приготовься, – сказал Абу, указывая парню на дверь, тот опустил голову, не выдержав взгляда опытной старой лисы Абу Хасана, – я не отступаю, и тебе не советую, но всему свое время. Я скажу тебе, а ты скажешь остальным, когда оно придет.
Томаш повернулся и поплелся к двери, а выйдя на крыльцо, вдруг обернулся, пристально глядя на Абу, провожавшего его.
– Это не твоя война, Мартин, или как там тебя, – тихо проговорил Томаш, – никогда не была твоей и никогда не будет. А знаешь, почему? Потому что, это не твой народ, не твоя страна.
С этими словами он повернулся и пошел по широкой грунтовой дороге прочь от домика Абу.
– Но это мои деньги, – крикнул Абу ему вдогонку, – не смей портить все сейчас, жди моего сигнала!
Парень не обернулся, лишь сгорбился сильнее, Абу мог бы его догнать, снова надавить на нужные точки, но он решил, что, если побежит за ним, потеряет преимущество, покажет слабину. Нет, они оба привыкли к тому, что он повторяет только один раз и никогда ни за кем не бегает, его слово – закон, потому что он заварил эту кашу, он вытащил Томаша из дерьма и одел в царские одежки. Никуда не денется, решил Абу, закрывая дверь, он даже не стал ждать, пока парень скроется за поворотом, как всегда, перебесится и сделает, как я сказал. Так было и так будет.
Абу не знал, что этот раз отличается от всех остальных, не знал, как глубоко засели в парне все его слова и как сильно отравили. А еще он никак не мог учесть и понять злость того, кого никогда не любили, никогда не уважали, злость отвергнутого миром одинокого человека, привыкшего к плохому и не верящего в хорошее. Абу был уверен, что приручил его, но не знал, что нельзя приручить неудержимую злость на мир, который слишком долго и методично разрушал в человеке веру в добро, нельзя приручить собаку, которую слишком долго обижали люди, она будет иногда вилять хвостом, но никогда не поверит и не признает над собой хозяина. В этом Абу ошибся, и эта ошибка стоила ему всех его трудов.
Но в тот вечер пятницы он еще об этом не знал, все было хорошо, все шло по плану. А эта истерика, парень слишком часто устраивал «концерты мартовских котов», и Абу никак на них не реагировал, все псевдолидеры по природе своей истеричны, этим они и увлекают за собой, но за каждым кривляющимся и толкающим пламенные речи клоуном всегда стоит темный король, правящий массами железной рукой, одетой в эту яркую перчатку. Миром правят единицы, теперь он точно это знал, и эти люди не любят светиться.
После ухода Томаша он напрочь забыл о нем и об их разговоре, ему надо было помнить слишком многое, чтобы растрачивать свою память на такую ерунду. Весь день он провел в делах, а когда стемнело, вышел на крыльцо, погасив в доме весь свет, так он был невидим, а это он любил. Он часто сидел на крыльце и смотрел на огни города, похожие на россыпь драгоценных камней или на
