Прах и пепел - Татьяна Николаевна Зубачева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Женя кивнула.
– Я читала когда-то, что индейские имена обязательно со значением. И вот летом у нас тут была комиссия, ну, по переселению индейцев, – Эркин понимающе кивнул. – И там было двое индейцев. Офицеры. Так вот, одного звали Большое Крыло, а другого – Неистовая Рысь. Правда, красиво?
– Д-да, – неуверенно ответил Эркин.
– А твоё имя что означает?
Женя смотрела на него так бесхитростно, так доверчиво… Он может выдумать что угодно, и она поверит. Но… он обещал, что тайн не будет, так что надо сказать правду.
– Я не знаю, – тихо сказал Эркин. – Я… я просто услышал…
…Все учебные питомники одинаковы. Сколько их было на его памяти. И зачем-то снова перевозят. Но он уже знал, что задумываться над причудами белых себе дороже. Чем меньше думаешь, тем легче. И распределители все одинаковые. И вот он опять стоит, заложив руки за спину и опустив голову, а надзиратели спорят над ним.
– Ну, куда его, спальника недоделанного?
– К мелюзге – он их испортит, а к большим, так его размажут.
– Так недоделанный же ещё, может, и обойдётся.
– Ага, а вычет ты за меня платить будешь?…
…– Понимаешь, Женя, мне лет двенадцать или чуть больше было, и вот в распределителе…
– Где?
Он осёкся. Женя не знает?! Да, конечно же, да! Откуда ей это знать?
– Ну, перед торгами нас там держали. Ну вот, и меня отправили в коридор к отработочным. К индейцам, – Эркин усмехнулся, – в отдельную камеру…
…– С ума сошёл?
– Порядок. В отдельную закроем. Там в конце как раз.
– Я в этом не участвую.
– Я и один справлюсь. Слышишь, черномазые расшумелись. Давай, успокой.
– Ну, смотри.
Надзиратель ткнул его дубинкой, направляя в коридор к отработочным. Замирая от ужаса, он прошёл между решётками, из-за которых на него молча смотрели индейцы. Обритые наголо, в лохмотьях. Но вот и маленькая полутёмная камера в конце. Лязгает решётка, толчок дубинки между лопатками, шаг через порог, лязг за спиной, он оглядывается и переводит дыхание. Один? Неужели один?! И тут же вздрагивает, увидев, что тёмная масса в дальнем углу шевелится. Прижавшись спиной к решётке, он следит, как в углу медленно встаёт на ноги человек, выпрямляется, а на полу… Сколько их? Двое? Трое? Взрослые, не отбиться. Рабов отработочные забивали, а ещё поймут, что он спальник… то конец, не отбиться. Запах грязного тела и крови накатывает на него удушливой волной, он ещё теснее вжимается в решётку. Негромкий гортанный шёпот. Он не понимает слов и молча следит за надвигающимся на него высоким костлявым индейцем в лохмотьях. Штаны и рубашка не рабские, белые обноски, что ли…
…– Я вот сейчас вспоминаю, – улыбнулся Эркин, – и думаю, это джинсы были. И ковбойка. Я до этого никогда ковбоев не видел…
…– Парень… не бойся… – улавливает он в потоке гортанных звуков знакомые слова.
Ладно-ладно, не бойся, подойди, сядь рядом, ложись поспи, а потом… знаем, и слышали, и видели. Второй раз на это не поймаете. Тёмная рука тянется к нему, к голове. Ухватят за волосы – точно не отбиться. Резким ударом ребром ладони по чужому запястью так, чтобы не перехватили он отбрасывает чужую руку и застывает, готовясь к новой схватке. Но индеец не нападает. Стоит, растирая ушибленное запястье, и смотрит на него. Странно смотрит. Будто и не отработочный. А кто тогда? Что-то не то, не так. Но если опять полезет, придётся драться. Нет, отошёл к лежащему у стены и сел рядом с тем, жестом приглашает подойти. Ну нет, такие дураки давно в Овраге. Он осторожно, скользя спиной по решётке, опускается на корточки и садится, подтянув колени к подбородку, сворачивается тугим клубком, чтобы в любой момент развернуться для удара или отпрянуть. Оба индейца смотрят на него, негромко переговариваются. Он слышит часто повторяющееся слово «эркин» и догадывается, что это его они так называют. И похоже… по тону, по их взглядам, что это не ругательство. Он не знает, как это назвать, но чувствует: нет обиды в этом слове…
…– Всю ночь так просидел. Они шевельнутся, я проснусь сразу, – Эркин хмыкнул. – Всю ночь продрожал. Но они между собой только говорили. Я уже и бояться перестал. Думал, если ещё раз позовут, то подойду. Но не позвали, обиделись, наверное. А утром за мной надзиратель пришёл. А слово я запомнил. И решил, – он улыбнулся. – Пусть у меня будет имя. Индейское. Я же индеец. Мне все тыкают этим, а я, ну, ничего индейского не знаю. Пусть хоть имя.
Женя кивнула, протянула руку и погладила его по плечу. Он быстро повернул голову, прижал её руку подбородком и тут же отпустил. И встал, собирая чашки. Встала и Женя. И в самом деле, поздно уже, пора ложиться спать.
– Проследите за молодняком. Если нормы соблюдаются, то… на здоровье. Пусть оформляют владение.
– Да, сэр.
– Ступайте.
Кропстон кивком отпустил всех и задержал Сторма.
– Что вас смущает, Эд?
Сторм пожал плечами.
– То же, что и вас. Русские.
Кропстон задумчиво кивнул.
– Возможно, вы и правы. Но…
Сторм улыбнулся.
– Но, сэр. Я согласен с вами. Постараемся обойтись минимальными потерями.
– И что же вы считаете максимальной потерей? – усмехнулся Кропстон.
– Свою шкуру, сэр, – Сторм встал. – Я могу идти?
– Приглядите за Расселом, – бросил ему в спину Кропстон.
Сторм молча кивнул, выходя из кабинета.
Когда за ним закрылась дверь, Кропстон достал из ящика стола колоду и стал раскладывать пасьянс. Итак, Сторм уверен в провале. Но надо быть круглым идиотом, чтобы рассчитывать на что-то другое. Значит, максимальная потеря – своя шкура, а минимальная… все остальные. Что ж, вполне… вполне и даже весьма. Сведём потери к минимуму.
– Гэб.
– Да, сэр, – откликнулся телохранитель, выходя из-за портьеры.
Кропстон быстро поглядел на него. Интересно, какие инструкции дал парню Паук? Всякие ходили об этом слухи. Любит Паук избавляться от людей чужими руками и без следов. Пит однажды ляпнул, что и Джонатан Говард с папочкиной подачи на тот свет отправился. Пит, конечно, дурак, но иногда ляпает такую глупость, что уж очень похожа на правду.
– Проверь окна и двери, Гэб, и можешь идти отдыхать.
– Слушаюсь, сэр.
Когда не уверен в рабе, лучше держать его на дистанции. А в Гэбе он не уверен. Нет в этом парне нужной беззаветности. Да, конечно, убьёт любого по первому приказу, но захочет ли умереть сам за хозяина? Так что лучше не рисковать. И не прижимать, не
