Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

с его пути, а рыцари, находившиеся под началом, яростно бились, дабы пребывать рядом, пехотинцы следовали по пятам, намереваясь выстаивать и бороться, движимые первобытной бешеной преданностью командиру и внушающей страх, поистине демонической храбростью.

Монарх совсем не относился к числу людей, забывающихся в пылу творимых ими убийств, на поле мозг Эдварда был ясен и ничем не замутнен. Он понимал, что обязан сдерживать хаос, что слишком много людей следуют за ним и вдохновляются его примером, что следует наблюдать за единством и неделимостью центрального полка. Но также король знал, Сомерсет обладал слишком глубокой воинской проницательностью, дабы бросаться в атаку с передовым полком столь дерзко и самоуверенно, без какой-либо поддержки. Это опасение и привело его к такой жестокой расправе. Эдвард ожидал момента, когда Джон Уэнлок, в процессе наступления, нанесет им удар, и сомневался, сумеют ли его солдаты выдержать подобный поворот.

Таким образом, когда еще больше людей окружило его, накопившись достаточно для отпора и остановки движения Сомерсета, Эдвард сражался с бешеной и яростной самоотверженностью человека, ожидающего исполнения смертного приговора, запаздывающего, но юридически не отложенного...предчувствуя атаку Уэнлока.

Передовой полк йоркистов перестраивался, приказы изнуренных командиров Ричарда решительно лишали солдат прежнего энтузиазма. Не то чтобы им не хватало смелости, но все уже были основательно обескровлены. Мало кто горел желанием броситься на еще один тщетный приступ недосягаемых ланкастерских окопов. С точки зрения простых бойцов, нынешнее противостояние едва ли язык поворачивался назвать справедливым. Те, кто имел возможность наблюдать своего командующего вблизи, не считали его хоть немного более оптимистично взирающим на проблему, чем подчиненные ему люди.

После брошенного прошлой ночью первого беглого взгляда Ричарда грызли серьезные опасения и заботы в отношении поля битвы, размежеванного противником. Ему совсем не по нраву приходилось расположение территории, вероятность, что он может быть, таким образом, отрезан от связи с другими, ведущими бой, йоркистами. Еще меньше ему нравилась мысль о проведении солдат, находящихся под его ответственностью, по самой коварной и непроходимой земле, какую Ричард когда-либо видел. Но выбора почти не было. Оставалось только надеяться воплотить решение не позволить воинам погибнуть в напрасной попытке пробить ланкастерскую оборону. При первой же нужде, если станет видно, что добраться до рядов Сомерсета нереально, командующий должен заставить их отступить во второй или в третий раз. Сколь мало не зависело от Ричарда, он все сделал, потребовав у Эдварда поддержки полевыми ружьями и назначив необычно большое число посыльных ради сохранения открытых узлов связи между полками его и брата.

Это был один из тех особых посыльных, кто мчался сейчас с востока, приближаясь так стремительно, что сразу притянул к себе все взгляды и прервал ведущиеся разговоры. Никто не рискнул бы на такой скорости пересекать на лошади подобное пространство, если только не являлся абсолютным безумцем. Либо же вез новости столь безотлагательные, что считал стоящей вероятность раздробить коню переднюю ногу, упав в грязную жижу внизу.

Ричард поднял забрало. Окружающие его люди повернулись, следя за подъезжающим всадником. Он являл собой искусного наездника, одного из лучших, когда-либо виденных молодым герцогом, но даже в этот момент кусочек мозга молодого человека обдумывал происходящее, решая, как действовать дальше. Первым побуждением было встретить храбреца на половине пути, но Ричард заставил себя не трогаться с места и ждать, слишком хорошо зная, как внимательно солдаты наблюдают за каждым его движением. 'Боевой командир, который колеблется, позволяя подчиненным видеть свою неуверенность и страх... теряет их сразу, как только теряет контроль, Дикон'. Слова принадлежали кузену Уорвику, этот совет, полученный много лет назад в Миддлхэме, юноша запомнил.

Конь, взмыленный чалый скакун, был ранен и ободран, его кровь смешивалась, стекая, с потом, и так сделавшим темным испачканный серый камзол. В той же степени она обагряла лицо всадника, на его коже запечатлелись соприкосновения с деревьями, встречавшимися на преодолеваемом галопом пути, ибо он не обладал временем для попыток согнуться под нависающими ветками и найти естественную тропинку, изгибающуюся бы под копытами животного. Конь летел в необычной манере, вызываемой инстинктом и необходимостью в ускорении. Вплоть до настоящего времени посланец не поверил бы, что дерзнет таким образом издеваться над своим четвероногим другом. Он уже добрался. Узнав Ричарда, резко сжал поводья, заставив скакуна осесть на задние ноги и сразу подняться, так сильно вытянувшись вверх, что зрители уверились в его незамедлительном кувырке вперед. Но тот, прочно удерживая равновесие, опустился вниз, похожий на большую кошку, и яростно встряхнулся, стоило всаднику слезть и освободить его от тяжести своего веса.

Всадник уже покинул седло, его колени с силой ударились о землю. Но в настоящий миг он этого не почувствовал. Посланник задыхался, первые несвязные слова застревали в его горле. Причиной служил не страх, а сложность набрать в легкие достаточно воздуха. Голова все еще оставалась на плечах, продолжая думать, начиная с момента вылета из леса и обнаружения центрального полка йоркистов колеблющимся перед лицом неожиданного нападения Сомерсета. Именно холодный разум помог ему незамедлительно развернуть коня, разогнав его до грозящей гибелью скорости и направив обратно к передовому отряду. Наездник не позволял себе размышлять над проносящимся перед глазами, над тем, что творящееся вокруг значило для Йорков и для него самого, решительно оставляя лишь одну мысль между собой и свободным побуждением к чувству ужаса. Он помнил только о том, что должен сказать Глостеру, о том, что ничего больше не важно, кроме вестей, предназначенных Глостеру.

Сейчас в голове также царила ясность. Ричард был должен испытывать за это благодарность, которая вспомнится и позже. Ибо приехавший промолчал. Подобного искушения он не испытывал за все прожитые двадцать лет жизни, но посланец знал, и знание не являлось осознанным, что его слова могут вызвать панику, не способную утихнуть вовремя. Он хотел встать на колени, почувствовал, как дрожат колени и уже упал бы лицом вперед, не подхвати его Ричард. Опираясь на поддержку королевского брата, герольд понял, зачем как безумный понукал окружаемого ранее заботой скакуна преодолевать пространство, которое, при нем Глостер лично назвал 'солдатским кошмаром'.

Посланник увидел лицо Ричарда и превращение собственного страха в ужас молодого герцога. Услышал, как тот очень тихо произнес: 'Господи Иисусе'. Затем он исчез, покинув поле зрения, требуя коня, окликая людей, чьих