Солнце в зените - Шэрон Кей Пенман

Если бы Йорк каким-то образом не разгадал ее хитрости в Содбери, если бы он не сумел заставить свое войско, за пределами всех человеческих сил, преодолеть маршрут, в принципе, не поддающийся преодолению... Если бы. Что если. Нет. Сомерсет мог почти услышать, как эти слова отскакивают от страдальчески нахмуренных бровей его королевы. Он знал, чего она боится. Но также он знал, сейчас Маргарита оказалась загнана в угол, вынуждена сражаться, и она сделает это, забыв о пощаде, с жестокостью, в сравнении с которой побледнеет кровопролитие в замке Сандл. Нет ничего, что королева ни совершила бы ради спасения единственного сына. Сомерсет рассчитывал на это. Пока тянулся вечер, Эдуард демонстрировал признаки все более ухудшающегося настроения. Сомерсет ощутил мимолетное сожаление, сочувствие, что нет способа уверить принца, - нормально бояться накануне сражения, всем мужчинам этот страх знаком, невозможно отыскать живого человека, способного выйти на поле без завязывающегося в узлы желудка, без покрывающихся холодным потом лба, подмышек и паха. Молодой человек лучше разберется в вопросе на практике. Принять перечисленное в теории Эдуард не смог бы. Только пережить лично. Если план Бофора примут, это также поможет ему, подаст пищу для размышлений долгими часами, оставшимися до рассвета.

'Здесь довольно жарко и душно, Мадам. На воздухе вы почувствуете себя лучше. Могу я предложить себя в качестве сопровождающего?' - произнес Сомерсет, предлагая свою руку.

Маргарита взглянула на него, хотела уже покачать головой, но герцог Бофор настойчиво повторил: 'Думаю, свежий ветер принесет вам пользу, Мадам'.

Отказ, витавший на губах королевы, там же и затух. Она кивнула, и Сомерсет ощутил волну благодарности за такое моментальное понимание. Маргарита наклонилась, поцеловала не двигающегося сына в висок, закрытый густым завитком волос, и затем оперлась на руку Сомерсета.

Вне навеса палатки было прохладнее, над головой простиралось ясное небо, освещающее землю внизу далеким рассеянным звездным светом. В конце концов, здесь не расстилались благоприятствующие Йорку туманы Барнета, с облегчением подумал Бофор, глядя вниз на территорию, где мерцали огни йокистского лагеря.

'Почему вы хотели поговорить со мной наедине, Сомерсет?'

'Потому что, Мадам, у меня созрел план, который, по моему скромному мнению, выиграет для нас один день'.

'Что вы намереваетесь сделать?' - горько поинтересовалась Маргарита. 'Послать ночью в йоркистский лагерь наемного убийцу, - перерезать Эдварду горло? Уверяю вас, ничто не доставит мне большей радости!'

'Нет, Мадам', - терпеливо ответил Бофор, и Маргарита поняла, что настроен он очень серьезно.

'Тогда, Сомерсет?' - прошептала она.

'Я несколько часов изучал поле предстоящего сражения, его внезапное распадение на фрагменты, густые заросли. Меня осенила идея, и я отправил разведчиков проверить, насколько она правомерна. Мадам, на месте очень ограниченная область видимости. Пространство таково, что передовой и центральный полки Йорка будут драться, не имея возможности видеть друг друга'.

'Раскройте мне ваш план', - попросила Маргарита.

Сомерсет подчинился.

На королеву снизошло заметное успокоение.

'Не знаю', - сказала она, в конце концов. 'Риск будет большим, Сомерсет, очень большим'.

'Вы не колебались рисковать при Сент-Олбансе', - отважился напомнить Маргарите Бофор, 'и, поступив так, разбили Творца Королей. Да, нам придется рискнуть, честно соглашусь. Но что мы можем выиграть этим риском, Мадам, что мы можем выиграть! Говорю вам, я тщательно все обдумал. Мой план может принести плоды. Мы застанем Йорка врасплох, жизнью своей могу поклясться. И прежде, чем он наведет порядок...' Сомерсет быстро махнул рукой, наглядно показывая режущий удар.

'Да', - медленно произнесла Маргарита. 'Да, это может оказаться результативным. Я не знаю, Сомерсет, просто не знаю... Если бы все касалось меня, только меня, я согласилась бы, сказала бы воспользоваться возможностью, положиться на удачу, послать все риски к чертям. Но это касается не только меня, вы понимаете'. Она потянулась, легонько прикоснулась к его щеке и тут же отдернула руку.

'Вы отважный человек, верный друг, я дорожу вами, Эдмунд, правда. Но я думаю, нам лучше обсудить ваше предложение с остальными - с Уэнлоком, с Девоном и с моим Эдуардом. Если они одобрят...'

В голосе Маргариты звучала чуждая ей нерешительность. Сомерсет чувствовал, она сопротивлялась своим природным склонностям, говорившим - следовать его плану, позволить себе крайние меры, способные принести обильный урожай. Господь освободил нас от калечащих дух уз материнства, подумалось Бофору. Но намерения предоставить выношенный план на суд остальных у него не возникало. Уэнлоку Сомерсет не доверял, Девон отличался излишней консервативностью, Эдуард еще не созрел. Только Маргарита обладала достаточным воображением, инстинктивной смелостью, чтобы послушаться его, увидеть - риск стоил результата.

'Мадам, поддержите меня, и принцу Эдуарду совсем не придется участвовать в сражении. Все может завершиться быстрее, чем наш центральный полк целиком вступит в бой'. Последняя фраза обдала Сомерсета волной стыда, пусть и не слишком сильной, в этом вопросе отсутствовало что-либо, подвергшееся умолчанию, что могло помочь заполучить согласие королевы.

Маргарита отошла, вглядываясь в йоркистские огни под ними. Резко повернулась. 'Хорошо, мы последуем вашему плану, Сомерсет. Все в ваших руках'.

Сомерсет торжествующе улыбнулся, продемонстрировав белые зубы, но, прежде чем он смог насладиться победой, Маргарита непреклонно добавила: 'При одном условии, я хочу, чтобы вы уберегли Эдуарда от участия в сражении. Пусть он находится наверху и все время охраняется. Ему нельзя позволить лично биться на поле'.

'Я не могу дать вам подобного обещания', - устало и очень мягко ответил Бофор. 'Вы же, знаете, это не в моей власти. Я отдам жизнь, дабы сохранить его в целости и сохранности. Все мы отдадим за Эдуарда жизнь. Но запретить ему сражаться я не могу, Мадам. Никто не может. Принц считает, что уже достиг возраста, позволяющего командовать войсками. Этого требует его гордость. Эдуард осведомлен, что Йорку еще не исполнилось девятнадцати лет, когда он одержал победу