Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

смогли заметить нас, когда мы проходили мимо. Тюремщики словно опасались, что один наш вид был способен как-то повлиять на дисциплину остальных заключенных. Иногда краем глаза мы могли видеть, как кто-нибудь из тех, от кого нас прятали, поднимал вверх сжатый кулак – приветствие Африканского национального конгресса.

Рядом с известняковым карьером грунтовая дорога расходилась, и обычные заключенные направлялись по ее правому ответвлению к каменоломне. Этот перекресток позже станет местом, где мы организовали связь с ними. В кустах рядом с перекрестком можно было различить небольшую белую хижину, в которой жил Роберт Собукве. Ее построили много лет назад для чернокожего надзирателя (в то время, когда такие надзиратели еще работали на острове), и теперь ее занимал Роберт Собукве. Место было неухоженным и заросшим, и никто даже не знал, что в этой хижине кто-то обитает, кроме охранника, который находился поблизости.

Срок тюремного заключения Собукве закончился в 1963 году, но в соответствии с принятым в том же году парламентом страны новым пунктом Закона о поправках к общему законодательству (стал известен как «Поправка Собукве») министр юстиции теперь мог ежегодно продлевать срок заключения политических заключенных без предъявления каких-либо обвинений. Именно так и поступили с Робертом: ему шесть лет продлевали его срок, и он в течение шести лет вел на острове Роббен странное существование свободного человека, которому было отказано в свободе[79]. Иногда нам удавалось мельком увидеть его на участке рядом с хижиной, но не более того, поскольку ему было строжайше запрещено контактировать с другими заключенными.

Прибыв утром на известняковый карьер, мы забирали свои кирки, лопаты, молотки и тачки из цинкового сарая, после чего выстраивались вдоль склона карьера группами по три-четыре человека. Со специальных помостов за нами следили охранники с автоматами. Надзиратели без оружия ходили среди нас, подгоняя нас криками «Gaan aan! Gaan aan!» («Продолжать! Продолжать!»), словно мы были быками.

К одиннадцати часам, когда солнце стояло высоко, мы начинали терять силы. К этому времени я уже был весь в поту. Надзиратели же принимались подгонять нас еще активнее: «Nee, man! Kom aan! Kom aan!» («Нет, не стоять! Продолжать! Продолжать!») Незадолго до полудня, когда у нас был перерыв на обед, мы накладывали добытую известь в тачки и везли ее к грузовику, который увозил ее.

В полдень раздавался свисток, мы спускались к подножию холма и усаживались под цинковый навес, который защищал нас от солнца. Надзиратели обедали в большом сарае, оборудованном столами и скамейками. Нам привозили бачки с вареным маисом. Сотни чаек, громко крича, кружили над нами, пока мы ели, и порой исхитрялись своим метким попаданием испортить кому-нибудь из нас обед.

Мы работали до четырех часов, после чего снова отвозили известь в поджидавший нас грузовик. К концу дня наши лица и тела были покрыты сплошной белой пылью. Мы выглядели как белые призраки с грязными струйками пота. Вернувшись в свои камеры, мы мылись холодной морской водой, которая не могла полностью смыть приставшую к нам пыль.

Гораздо хуже жары для нас в карьере был солнечный свет. Свои спины мы защищали от солнца рубашками, но солнечные лучи били нам прямо в глаза, отражаясь от извести. Яркий солнечный свет буквально резал глаза и вместе с пылью мешал различать что-либо. Как результат, наши глаза постоянно слезились, а на лицах застыл неизбывный прищур. После каждого рабочего дня глаза еще долгое время привыкали к тусклому тюремному свету.

После первых нескольких дней работы в карьере мы обратились с официальной просьбой о солнцезащитных очках. Власти отказали нам. Это не явилось для нас неожиданностью, потому что нам не разрешали иметь даже очки для чтения. Я как-то сказал представителю тюремной администрации, что нет смысла запрещать нам читать книги, если достаточно лишь запретить нам читать их в очках.

В течение следующих недель и месяцев мы неоднократно обращались с просьбой о солнцезащитных очках, однако прошло почти три года, прежде чем нам разрешили их носить – и то только после того, как сочувствующий нам врач согласился, что такие очки, действительно, необходимы для сохранения нашего зрения. Но приобретать их нам все равно пришлось за свой счет.

Для нас такая борьба – за солнцезащитные очки, длинные брюки, возможность учиться, нормальное питание – являлась продолжением той борьбы, которую раньше мы вели за пределами тюрьмы. Наши усилия улучшить условия содержания в тюрьме являлись частью нашей общей борьбы с апартеидом. Мы боролись с несправедливостью, где бы мы с ней ни встречались и независимо от того, каковы были ее масштабы. Мы боролись с несправедливостью, чтобы сохранить в самих себе человеческую сущность.

Вскоре после того, как мы начали работать на известняковом карьере, в нашей секции B появились новые политические заключенные, хорошо известные широкой общественности. Некоторые из них входили в состав Национального высшего командования «Умконто ве сизве», были арестованы в июле 1964 года и осуждены в ходе так называемого маленького судебного процесса в Ривонии за организацию более чем пятидесяти диверсионных актов. Среди них был член Южноафриканской организации цветного населения и один из самых мудрых руководителей освободительного движения Мак Махарадж, мой верный коллега Лалу Чиба, который в дальнейшем оказывал мне в тюрьме неоценимую помощь, а также Уилтон Мквайи, которого судили по обвинению в государственной измене и по ошибке отпустили во время хаоса, возникшего после объявления в стране чрезвычайного положения в 1960 году. Он тайно покинул Южную Африку, прошел в Китае военную подготовку и после судебного процесса в Ривонии на какое-то время принял общее командование формированиями «Умконто ве сизве». К нам в нашей тюремной секции присоединился также Эдди Дэниэлс, член Либеральной партии, представитель цветного населения, которого осудили за диверсионные операции Африканского движения сопротивления, небольшой диверсионной группы, состоявшей из членов Либеральной партии. Впоследствии Эдди стал одним из моих лучших друзей в тюрьме на острове Роббен.

Чтобы как-то нейтрализовать появление в нашей секции заключенных из числа видных политических деятелей, тюремные власти поместили к нам также группу уголовников. Это были закоренелые преступники, осужденные за убийства, изнасилования, вооруженные ограбления. Они являлись членами печально известных в тюрьме на острове Роббен преступных банд, таких как «Большие пятерки» или «Двадцать восемь», которые терроризировали других заключенных. Они были накачанными и мрачными, а их лица были изуродованы шрамами от поножовщины – обычное явление среди членов таких банд. Их задача заключалась в том, чтобы действовать как провокаторы. Они пытались помыкать нами, отбирать у нас еду и мешать любым политическим дискуссиям между нами. Один из этих бандитов был известен как Богарт. Он взял себе такую кличку в честь американского киноактера