Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

же мы относились к генералу Стейну отрицательно за его бездействие. Он, как правило, закрывал глаза на то, что происходило на острове Роббен. Его чрезвычайно редкие визиты придали смелости жестоким тюремщикам, которые, таким образом, получали полную свободу действий и могли вести себя как хотели.

Генерал Стейн в своей обычной любезной манере представил нашего гостя и предложил: «Джентльмены, пожалуйста, выберите своего представителя». Несколько заключенных выкрикнули мое имя.

Генерал Стейн кивнул в мою сторону, и я встал. В отличие от генерала Стейна, мистер Хиннинг был грузным, неопрятным мужчиной. Я поблагодарил его за то, что он посетил нас, и сказал, что его присутствие – большая честь для нас. Затем я кратко изложил наши жалобы, начиная с главной: мы были политическими заключенными, а не преступниками, поэтому с нами следует обращаться соответственно. Я перечислил также наши жалобы по поводу еды, условий нашего содержания и привлечения к работам. Мистер Хиннинг постоянно перебивал меня. Так, когда я высказал мнение о долгих часах бессмысленной работы, он заявил, что мы, являясь заключенными, обязаны работать, а не лениться. Когда я начал подробно описывать проблемы, касавшиеся тюремных камер, он заявил, что условия содержания в американских тюрьмах в глубинке намного хуже, чем в тюрьме на острове Роббен, которая по сравнению с ними, как он выразился, была просто раем. Он добавил, что мы были осуждены справедливо, в полном соответствии с законом, и что нам очень повезло, что нас не приговорили к смертной казни, которую мы, по всей видимости, заслужили.

Мистер Хиннинг во время встречи с нами сильно вспотел, и многие из нас подумали, что он не совсем трезв. Как мне показалось, он говорил с южноамериканским акцентом, и у него была достаточно странная привычка сплевывать во время своей речи, чего никто из нас никогда раньше не встречал.

В конечном итоге я прервал его: «Нет, сэр, вы неправильно поняли то, что я сказал вам». На эти слова мистер Хиннинг явно обиделся. Что же касается генерала Стейна, то он просто молча наблюдал за всем происходившим, не вдаваясь в какие-либо комментарии. Поведение мистера Хиннинга вызвало у нас чувство гнева, который нам было трудно сдержать. Мы были возмущены его замечаниями и раздосадованы тем, что ему вообще позволили встретиться с нами. Обычно визит любого рода всегда поднимал нам настроение, но посещение мистера Хиннинга нас просто деморализовало. Нельзя исключать, что власти преследовали именно такую цель. Встретить представителя такой важной организации и с таким слабым знанием своего дела было весьма удручающе. В конце концов мистер Хиннинг просто повернулся и ушел, даже не попрощавшись с нами. Мы нисколько не пожалели, что он покинул нас.

Еще много лет после этой встречи мы обсуждали мистера Хиннинга. Многие из заключенных ради смеха подражали его манере говорить. Мы больше никогда о нем не слышали, и он, конечно же, не приобрел на острове Роббен друзей Коллегии адвокатов США.

63

В тюрьме все заключенные классифицируются властями по четырем категориям: A, B, C и D. A – это самая высокая категория, которая предусматривает больше всего привилегий; D – самая низкая, означающая отсутствие каких-либо привилегий в принципе. Все политические заключенные (тюремные власти называли их еще осужденными по вопросам безопасности) при поступлении в тюрьму автоматически классифицировались по категории D. К числу привилегий, предусмотренных более высокими категориями, относилась возможность посещений, отправки и получения писем, организации обучения, приобретения продуктов питания, каких-либо непредвиденных расходов – всего того, что придает силы любому заключенному. Обычно политическому заключенному требовались годы, чтобы повысить свой статус с D до C.

Мы презирали эту систему классификации и, насколько это было возможно, пренебрегали ей. Она была коррумпирована и лишена смысла, выступала в качестве очередного средства подавления заключенных, в том числе политических. Мы требовали, чтобы все политические заключенные были отнесены к одной категории. Критикуя эту систему, мы не могли полностью игнорировать ее, поскольку она являлась неотъемлемым элементом тюремной жизни. Если ты протестовал против того, что, являясь заключенным категории D, можешь получать и отправлять только одно письмо каждые шесть месяцев, то тюремные власти отвечали: «Улучши свое поведение, стань заключенным категории C, и тогда ты сможешь получать и отправлять два письма каждые шесть месяцев». Если ты жаловался на нехватку еды, власти напоминали тебе, что если бы ты относился к категории A, то мог бы получать денежные переводы и покупать в тюремной столовой дополнительное питание. Даже борец за свободу мог бы извлекать выгоду из возможности покупать продукты и книги.

Категории заключенных, как правило, соотносились со сроками их заключения. Если тебя приговорили к восьми годам тюрьмы, то, как правило, в течение первых двух лет ты относился к категории D, в течение следующих двух лет – к категории C, последующие два года – к категории B и в течение последних двух лет – к категории A. Однако тюремные власти использовали систему классификации как средство давления на политических заключенных, угрожая понизить наши с трудом завоеванные категории, чтобы жестко контролировать наше поведение.

Хотя я провел в тюрьме почти два года, прежде чем меня перевезли на остров Роббен, я все еще относился к категории D. Несмотря на то что я желал привилегий, которые обеспечивали более высокие категории, я отказался идти на компромиссы в своем поведении. Самый быстрый способ повысить свою категорию – это быть послушным и ни на что не жаловаться. «Мандела, ты нарушитель спокойствия, – говорили мне надзиратели. – Похоже, ты будешь оставаться в категории D до конца своей жизни».

Каждые шесть месяцев заключенных вызывали на Тюремный совет для оценки их категории. Этот совет должен был оценивать наше поведение с точки зрения соблюдения нами тюремных правил, но мы обнаружили, что он предпочитает действовать как политический трибунал, а не как орган, выносящий оценку поведению. Во время моей первой встречи с Тюремным советом мне задавали вопросы об Африканском национальном конгрессе и моих убеждениях. Хотя это не имело никакого отношения к системе классификации, я оказался достаточно тщеславен, чтобы отвечать на эти вопросы, считая, что мог бы обратить тюремщиков в свою веру. Это был один из немногих случаев, когда к нам относились как к нормальным людям, интересуясь нашими политическими взглядами. Позже я понял, что это просто один из способов со стороны тюремных властей получить от нас какую-то информацию, и я попался на эту удочку. Вскоре после этого мы договорились между собой не обсуждать с Тюремным советом никаких политических вопросов.

Как заключенный категории D, я имел право на одного посетителя и на одно письмо (получить и отправить) каждые шесть