Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

Ей нравилось устраивать детей к приемным родителям, трудоустраивать безработных, обеспечивать медицинскую помощь для тех, кто был лишен медицинской страховки. Теперь всему этому пришел конец. Меня сильно обеспокоил новый правительственный запрет против моей жены и ее преследование со стороны властей. Я в своих обстоятельствах не мог позаботиться о ней и наших детях, а государство мешало ей заботиться о себе. Мое бессилие и безысходность сложившейся ситуации изводили меня.

Поначалу наш разговор не складывался, и делу совершенно не помогало присутствие двух надзирателей, стоявших прямо за Винни, и трех – позади меня. Их задача заключалась не только в том, чтобы контролировать нашу беседу, но еще и в том, чтобы оказывать давление на нас. Тюремные правила требовали, чтобы разговор с посетителем велся либо на английском языке, либо на африкаанс (использование африканских языков запрещалось) и касался только семейных дел. Если беседа отклонялась от семейных тем и начинала затрагивать политику, надзиратели имели право немедленно прекратить визит. Если в ходе разговора упоминалось имя, незнакомое надзирателям, они прерывали разговор и уточняли, кто этот человек и каков характер отношений заключенного с ним. Это случалось достаточно часто, поскольку надзирателям, как правило, были незнакомы разнообразные африканские имена. Нам было крайне обидно тратить драгоценные минуты нашего общения на разъяснения надзирателям различных цепочек своего генеалогического древа. Однако мы могли использовать их невежество также себе на пользу: мы придумывали условные имена для тех, о ком мы хотели поговорить, и делали вид, что имеем в виду членов своей семьи.

Первый визит Винни был крайне важен, потому что она беспокоилась о моем здоровье: она наслушалась историй о том, что мы подвергаемся в тюрьме физическому насилию. Я успокоил ее, заверив, что со мной все в порядке. Она смогла воочию убедиться в том, что я в хорошей форме, хотя и немного похудел. Она тоже похудела, что я приписал тому стрессу, который она испытывала, а ее лицо выглядело осунувшимся.

Я посоветовал ей отказаться от диеты, на которой она привыкла сидеть. Я постарался как можно подробнее расспросить Винни обо всех наших детях, о моей матери и сестрах, а также о ее собственной семье.

Внезапно надзиратель позади меня прокричал: «Время вышло! Свидание закончилось!» Я повернулся и посмотрел на него с недоверием. Невозможно было поверить, что полчаса уже прошло. Однако надзиратель был прав: время свиданий всегда летело стремительно. За все годы, проведенные в тюрьме, я никогда не переставал удивляться, когда раздавался крик надзирателя: «Время вышло!» Мы с Винни встали и помахали друг другу на прощание. Мне всегда хотелось хоть ненадолго задержаться после ухода Винни, чтобы сохранить у себя ощущение ее присутствия, но я не мог позволить, чтобы надзиратели видели мои чувства. Возвращаясь в камеру, я вспоминал то, о чем мы говорили. В течение следующих дней, недель и месяцев я снова и снова мысленно повторял все детали нашей беседы. Я знал, что не увижу свою жену по крайней мере в течение шести месяцев. Как оказалось, Винни не сможет навестить меня еще целых два года.

64

Однажды утром в начале января мы выстроились, чтобы нас, как обычно, пересчитали перед началом работы в тюремном дворе, но вместо этого нас вывели наружу и приказали сесть в крытый грузовик. Мы первый раз покидали тюремные стены. Нам не стали сообщать, куда нас везут, однако я смог предположить, каков пункт нашего назначения. Вскоре нас доставили в то место, которое я впервые увидел, когда был на острове Роббен в 1962 году: это был известняковый карьер.

Он выглядел как огромный белый кратер, вырезанный в скалистом склоне холма. И склон, и подножие холма были ослепительно белыми. На зеленой от травы вершине карьера росли пальмы, а у его основания была поляна с несколькими старыми цинковыми сараями.

Нас встретил представитель тюремной администрации, полковник Весселс, ничем не примечательный парень, который заботился только о строгом соблюдении тюремных правил. Он заставил нас стать навытяжку, после чего сообщил, что нам предстоит работать здесь шесть месяцев, а затем до конца своего срока получим более легкую работу. Он, однако, существенно ошибся в своих расчетах: мы добывали в этом карьере известь в течение следующих тринадцати лет.

Нам вручили кирки и лопаты и провели краткий инструктаж, как добывать известь. Это оказалось далеко не простым делом. В первый день мы были крайне неуклюжи со своими новыми орудиями труда и извести добыли мало. Известь, представляющая собой мягкий, кальцинированный остаток от морских раковин и кораллов, находится в скальной породе, и к ее слою вначале нужно пробиться, работая киркой, и только после этого извлекать этот слой лопатой. Это было гораздо изнурительнее, чем дробление камней в тюремном дворе, и в первые дни работы на известняковом карьере мы проваливались в тяжелый сон сразу же после ужина в 4:30. На следующее утро мы просыпались разбитыми и плохо отдохнувшими.

Тюремная администрация так и не объяснила нам, почему нас перевели на работу в карьер. Возможно, для нанесения разметки на дорогах на острове понадобилась дополнительная известь. Вместе с тем мы предположили, что это был очередной способ оказать давление на нас, показать нам, что мы ничем не отличаемся от обычных заключенных на острове Роббен, которые работали здесь на каменных карьерах, и что мы должны расплачиваться за свои преступления так же, как и они. Это была очередная попытка сломить наш дух.

Однако первые несколько недель работы на известняковом карьере оказали на нас совсем другое воздействие. Несмотря на то, что руки у нас покрылись волдырями и кровоточили, мы были полны сил. Мне нравилось находиться на природе, видеть траву и деревья, наблюдать за птицами над головой, чувствовать дуновение ветра с моря. Было приятно напрягать свои мышцы, когда солнце светило тебе в спину. Я испытывал удовольствие от самого процесса создания насыпей из камня и извести.

Через несколько дней нас стали водить к карьеру пешком, а не возить на грузовике, и это тоже приободряло нас. Во время наших двадцатиминутных походов мы расширили свое представление об острове. Можно было наслаждаться видом густого кустарника и высоких деревьев, которые росли на острове, чувствовать запах цветущих эвкалиптов, замечать антилоп, пасущихся вдалеке. Хотя некоторые из заключенных считали такие походы обременительными, я не был согласен с ними.

Хотя наша работа в известняковом карьере должна была показать нам, что мы ничем не отличаемся от других заключенных, власти по-прежнему относились к нам как к прокаженным, которые когда-то населяли остров. Иногда мы видели заключенных, работавших на обочине дороги, и надзиратели, следившие за ними, приказывали им зайти за кусты, чтобы они не