Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

Заключенным разрешалось поступать либо в Университет Южной Африки, либо в Колледж быстрых результатов, который предназначался для тех, кто готовился к получению аттестата средней школы. В моем случае обучение под эгидой Лондонского университета имело как плюсы, так и минусы. С одной стороны, мне в рамках обучения предоставлялись такие замечательные учебники, найти которые в Южной Африке было практически невозможно; с другой стороны, власти считали многие из этих учебников «неподобающими» и поэтому запрещали передачу их мне.

Получение нами учебников в тюремных условиях вообще было большой проблемой. Ты мог подать заявку в какую-нибудь южноафриканскую библиотеку на учебник по договорному праву. Твой запрос обрабатывали, а затем учебник отправляли тебе по почте. Но из-за причуд почтовой системы, удаленности острова и, как правило, умышленной медлительности тюремных цензоров учебник попадал к тебе после той даты, когда его нужно было вернуть в библиотеку. Если эти сроки прошли, то надзиратели имели право отправить учебник обратно, даже не показав его тебе. Таким образом, можно было получить штраф за промедление с возвратом учебника, даже не получив его на руки.

Кроме учебников, теоретически нам было разрешено также заказывать публикации, необходимые для нашей учебы. Тюремные власти проявляли чрезвычайную строгость в этом отношении, и единственной публикацией, которая могла бы пройти их проверку, был бы ежеквартальный журнал по актуарной науке[80] для заключенных, изучающих бухгалтерский учет. Как-то Мак Махарадж предложил своему коллеге, который изучал экономику, подать заявку на издание «Экономист». Мы в ответ рассмеялись и сказали, что с таким же успехом можно запросить журнал «Тайм», потому что «Экономист» тоже являлся новостным еженедельником. Однако Мак Махарадж улыбнулся и предположил, что тюремные власти этого не поймут, так как они судят об издании лишь по его названию. Мы целый месяца получали журнал «Экономист» и жадно читали публиковавшиеся в нем новости. Однако тюремная администрация вскоре обнаружила свою ошибку и прекратила эту подписку.

Как только большинство заключенных начали учиться, мы обнаружили, что лишены минимальных удобств, необходимых для учебы, таких как столы и стулья. Я подал соответствующую жалобу в Международный комитет Красного Креста, после чего тюремные власти соорудили в каждой камере что-то вроде конторки в виде простой деревянной доски, которая выступала из стены примерно на уровне груди.

Это было не совсем то, что нам требовалось. После утомительного рабочего дня в карьере у нас уже просто не оставалось сил стоять за такой конторкой. Многие из нас жаловались на этот предмет мебели, и Ахмед Катрада в том числе. Он заявил представителю тюремной администрации, что смонтированные у нас в камерах конторки не только неудобны сами по себе, но они еще и наклонены так круто, что учебники падают с них. Вскоре после этого в камеру к Ахмеду Катраде неожиданно зашел сотрудник администрации, попросил у него учебник и бросил его на конторку. Учебник остался лежать на доске, вмонтированной в тюремную стену. Тюремщик попросил Ахмеда еще один учебник и положил его поверх первого – и снова ничего не произошло. Наконец, соорудив на доске стопку из четырех книг, тюремщик повернулся к сконфуженному Ахмеду и сказал: «Видишь, с этими столами все в порядке», – и вышел. Правда, где-то через полгода тюремные власти все же смягчились, и нам предоставили трехногие деревянные табуреты, а столы-конторки опустили по уровню.

Одна из жалоб, которую я озвучил Международному комитету Красного Креста, касалась того, что надзиратели практикуют необоснованные обвинения в наш адрес. В частности, надзиратель мог заявить, что заключенный нарушил определенное правило, что наказывалось изоляцией, сокращением порции еды или ограничением наших прав. Надзиратели, как правило, относились к такой практике достаточно осторожно, поскольку, когда заключенному предъявлялось такого рода обвинение, он мог инициировать судебное слушание, и в зависимости от серьезности его проступка из Кейптауна вызывался магистрат. В то же время тюремные власти зачастую отказывались организовывать судебные слушания по таким вопросам. Вскоре после того, как я пожаловался в Международный комитет Красного Креста по этому поводу, мне самому довелось столкнуться с этой проблемой. Правда, этот инцидент спустя какое-то время был исчерпан.

По выходным в течение нашего первого года пребывания на острове Роббен нас весь день держали в камерах, разрешая лишь полчаса заниматься в тюремном дворе физическими упражнениями. Однажды в субботу, возвратившись к себе в камеру после таких физических занятий, я заметил, что надзиратель оставил газету на скамейке в конце тюремного коридора. Этот надзиратель довольно дружелюбно относился к нам, и я предположил, что эту газету он оставил там не случайно.

Газеты были для политических заключенных дороже всех богатств мира, более желанны, чем еда или табак. Они были самой ценной контрабандой на острове Роббен. Новости о событиях в нашей собственной стране и в других странах мира являлись информационной основой освободительной борьбы. Нас принципиально лишали каких-либо новостей, и мы очень страдали без них. Уолтер Сисулу, например, чувствовал себя без информации о последних событиях еще хуже, чем я, он казался просто опустошенным. Власти попытались создать вокруг нас полный информационный вакуум. Они не хотели, чтобы мы узнавали что-либо, что могло поднять наш боевой дух или подтвердить, что наши соратники и широкие слои общественности все еще помнят о нас.

Мы считали своим долгом быть в курсе событий политической жизни страны и упорно боролись за право получать газеты. В последующем за долгие годы тюремного заключения на острове Роббен мы изобрели множество способов получать их в свое распоряжение, однако в первое время мы еще не были такими искусными. Одним из преимуществ выходов на работу на известняковый карьер являлось то, что надзиратели завертывали свои бутерброды в газету, и когда они выбрасывали эти газетные обрывки в мусорное ведро, мы тайком забирали их оттуда. Мы отвлекали внимание надзирателей, вытаскивали клочки газет из мусора и засовывали их в свои тюремные робы.

Одним из самых надежных способов получения газет являлся подкуп надзирателей, и это была единственная сфера деятельности, где я был вынужден смириться с неэтичным способом получения информации. Надзиратели постоянно нуждались в деньгах, и их бедность обеспечивала нам возможность решать свои задачи.

Когда мы, в конце концов, добывали очередную газету, было слишком рискованно передавать ее по кругу для чтения. Хранение печатных изданий считалось серьезным нарушением тюремных правил. В этой связи газету, как правило, читал один человек (обычно это был Ахмед Катрада или же, чуть позже, Мак Махарадж). Поскольку Ахмед Катрада отвечал в нашем тюремном сообществе за связь между заключенными, он придумал разные хитроумные способы передачи информации. Он просматривал газету и делал вырезки с разными статьями, которые затем