Долгая дорога к свободе. Автобиография узника, ставшего президентом - Нельсон Мандела

тайно распространялись среди политических заключенных. Каждый из нас должен был написать краткое изложение своей статьи, которую он получил. Эти резюме мы пускали у себя по кругу для чтения, а позже контрабандой передавали в общую секцию тюрьмы. Когда тюремные власти проявляли особую бдительность, Ахмед Катрада или Мак Махарадж сами записывали краткое изложение новостей, а затем уничтожали газету, как правило, разрывая ее на мелкие кусочки и выбрасывая эти клочки в свои отхожие ведра, которые надзиратели никогда не проверяли.

Когда я заметил газету, лежавшую на скамейке, я быстро вышел из своей камеры, прошел в конец коридора, осмотрелся, а затем взял газету и сунул ее себе под рубашку. В других случаях я бы спрятал газету где-нибудь в своей камере и достал бы ее только перед сном. Однако на этот раз я, как ребенок, который предпочитает попробовать сладкое перед основным блюдом, так жаждал новостей, что, вернувшись в камеру, немедленно развернул газету и принялся читать ее.

Не знаю, как долго я читал. Я был настолько поглощен новостями, что не слышал никаких шагов. Внезапно появился офицер и двое других надзирателей. Я даже не успел сунуть газету под кровать. Таким образом, меня поймали с поличным. «Мандела, – сказал офицер, – у тебя то, что запрещено тюремными правилами, и тебе придется ответить за это». После этого надзиратели тщательно обыскали мою камеру, чтобы убедиться в том, что в ней больше нет ничего незаконного.

Через день или два из Кейптауна привезли городского магистрата, и меня отвели в комнату при тюремной канцелярии, которая использовалась в качестве зала суда на острове Роббен. В данном случае тюремные власти согласились вызвать магистрата, потому что знали, что располагают против меня неопровержимыми уликами. Я не стал оправдываться и был приговорен к трем дням карцера и лишения пищи.

Как я считаю, вряд ли меня подставил надзиратель, который оставил газету на скамейке, хотя некоторые из заключенных и предполагали, что это именно так. На судебном слушании тюремные власти допытывались у меня о том, каким образом я смог получить газету, но я отказался отвечать на этот вопрос. Если бы против меня выдвинули ложное обвинение, в таком случае я бы рассказал все как есть.

Карцеры находились в том же тюремном комплексе, где и наши камеры, но в другом его крыле. Хотя они располагались буквально через двор, у заключенных в карцерах возникало впечатление, что они оказались невероятно далеко. В карцере заключенный был лишен компании, физических упражнений и даже еды: три дня он получал только рисовый отвар три раза в день (рисовый отвар – это просто вода, в которой был сварен рис). По сравнению с этим отваром наш обычный тюремный рацион, состоявший из маисовой каши, казался просто пиршеством.

Первый день в карцере всегда бывает самым тяжелым. Человек (в том числе и заключенный) все же привык регулярно питаться, и лишение его еды переносится весьма болезненно. Тем не менее я обнаружил, что ко второму дню более или менее приспособился к такому режиму, без пищи, а на третий день уже и не хотел есть в принципе. Для чернокожих африканцев такие лишения не редкость в их повседневной жизни. Я сам в первые годы жизни в Йоханнесбурге порой был вынужден несколько дней подряд обходиться без еды.

Как я уже упоминал, я считал одиночное заключение самым неприятным аспектом тюремной жизни. При одиночном заключении размываются границы конца и начала, остается только твой собственный разум, который может начать играть с тобой злые шутки. Начинаешь задавать сам себе вопросы: «Это был сон или это произошло на самом деле?» Начинаешь сомневаться во всем: «Было ли это решение правильным? Стоила ли того моя жертва?» В одиночном заключении эти навязчивые мысли и вопросы постоянно преследуют тебя.

Однако человеческий организм обладает огромной способностью приспосабливаться к любым тяжелым обстоятельствам. Я обнаружил, что человек может вынести любые тяготы, если он сохранит свой дух сильным. Он способен вынести все, даже те испытания, которым подвергается его тело. Уверенность в своей правоте – вот секрет выживания в условиях лишений. Ваш дух может быть силен даже при пустом желудке.

В первые годы нашего тюремного заключения на острове Роббен отправка нас в карцер стала широко распространенной практикой. Нас регулярно обвиняли в малейших нарушениях и приговаривали к карцеру. Заключенного могли лишить еды из-за косого взгляда или отправить в карцер за то, что он недостаточно быстро встал, когда в его камеру вошел надзиратель. Некоторые заключенные из числа активистов Панафриканского конгресса, которые зачастую нарушали тюремные правила просто из принципа, проводили в карцере много времени. Тюремные власти считали, что карцер – это хорошее лекарство от нашего неповиновения и бунтарского духа.

Вскоре после того, как я оказался в карцере первый раз, меня отправили туда вновь. Как я уже упоминал, нам было очень трудно добиться того, чтобы тюремная администрация прислушивалась к нашим жалобам и хоть как-то реагировала на них. Удаленность тюрьмы на острове Роббен позволяла тюремщикам считать, что они могут безнаказанно игнорировать наши претензии. Они полагали, что если продолжат наплевательски относиться к нашим жалобам, то мы рано или поздно, отчаявшись, сдадимся, а общественность просто забудет о нас.

Однажды мы работали на известняковом карьере, когда к нам подошел представитель тюремной администрации в сопровождении человека, которого мы сначала не узнали. Один из моих коллег прошептал мне, что это был бригадир Аукамп из Главного офиса Департамента исправительных учреждений, начальник нашей тюремной администрации (не следует путать его с Аукампом из тюрьмы «Претория Локал», который присматривал за нами во время судебного процесса в Ривонии). Двое тюремных чиновников стояли поодаль, наблюдая за нами.

Бригадир Аукамп был невысоким, коренастым парнем в гражданском костюме, а не в военной форме. Обычно он приезжал на остров Роббен с инспекциями раз в два года. В таких случаях нам приказывали стоять навытяжку у решеток наших камер и предъявлять свои тюремные карточки, когда он проходил мимо.

Я решил, что неожиданное появление бригадира Аукампа являлось возможностью изложить наши претензии тому, кто обладал властью отреагировать на них. Я отложил кирку и направился к нему. Надзиратели сразу же встревожились и двинулись ко мне. Я знал, что нарушаю тюремные правила, но надеялся, что надзиратели будут застигнуты врасплох моим поступком и не успеют остановить меня. Так оно и оказалось.

Когда я подошел к двум тюремным чиновникам, представитель тюремной администрации острова Роббен велел мне: «Мандела, возвращайся на свое место. Тебя никто не звал». Я проигнорировал его и обратился к Аукампу, заявив, что решился нарушить тюремные правила и подойти к нему, потому что все наши жалобы