Дневники. 1946-1947 - Михаил Михайлович Пришвин

собачку, прошла по всей деревне с истерическим криком обезумевшей матери, с резкими криками в сторону «мужиков» и хваленого русского народа: «Хваленый русский народ, скоты!» и т. п. Последняя борьба интеллигенции с мужиками в Дунине.

Разговор с Мартыновым о политике и на тему о том, что делать тому, кто приготовился отдать жизнь за общество и теперь, когда война взяла столько этих жизней, вынуждается

556

фактом мирного строительства предстать перед этим обществом как личность, как фактор творчества.

<Приписка: Когда войдешь в Эрмитаж или в Лувр, то Третьяковская галерея становится чем-то маленьким, какой-то мерой великого на свой аршин. Вот современное чувство, а было раньше, наверно, иначе.>

15 Июня. Очень тепло, жарко и влажно от недавних дождей. Поднимаются травы, на днях, вчера или третьего дня, желтые цветы начали переделываться в одуванчики.

Мартынов дал мне понять, что мы имеем в обществе перед собой грубый человеческий материал. За границей к обработке этого материала применяются грубейшие средства. Мы хотим быть в отношении их другими. Но ведь растет интеллигенция, для которой эта политграмота («Закон Божий») становится все более невыносимой. Эта двойная бухгалтерия невыносима. Что же делать? Приходится выносить.

NB. Канал как путь к единству природы и человека, и Бога (образ дерева: листья как творческие личности, ствол как единство всех, рост как движение к Богу).

Мой путь был, как у нас было теперь до войны, путь жертвы: идеалом было отдать себя для общества. Смущенным я жил в Германии после тюрьмы, до Парижа. И тут эту мечту – отдаться – перенес на Ину*.

Оказалось, что женщина сама ищет, чтобы кто-нибудь взял ее «в жертву», и так вышло, что две жертвы друг у друга просили своего поглощения: костер просил у Авраама огня, как Авраам просил [огня] у Бога, и Он ему ответил зарей.

Так вот теперь это состояние жертвы, просящей огня, стало не удовлетворяющим всех; как будто Авраам, увидав эти сырые поленья, не захотел для них просить у Бога

* Ина - имя главной героини автобиографического романа Пришвина «Кащеева цепь», прототипом которой стала Варя Измалкова.

557

огня – не захотел и отвернулся. И каждое сырое полено задумалось, как быть ему теперь, чтобы стать достойным костра для жертвы Авраамовой.

Вот именно это чувство своей личной недостойности костра Авраамова заставило меня взяться за личное дело...

Самое главное, самое необыкновенное в моей жизни было, что я, рядовой, необразованный, претенциозный русский парень, мог выйти из состояния жертвы для общего дела и подготовиться к той заре, которая зажигает костер Авраамовой жертвы.

Если не забылось, то в Евангелии выражена любовь так: «нет большей любви, как отдать душу свою за други своя». Но мы все сейчас чувствуем, что это не вся мораль, что этого теперь мало.

И вот пришло время – хочу жертвовать собой, но сырые поленья моего костра такие сырые, что явись сам Авраам и помолись, так и то не взошла бы заря, от которой когда-то загорались жертвенные костры.

Друг мой! просуши сначала свои поленья, а потом подходи к жертвеннику.

16 Июня. Дунино. Ляля уехала в Москву со случайной машиной.

В одиночестве хорошо читалась работа. 

Вечером ужасно болтал у Мартынова. 

Ночью шел дождь и гремела гроза.

17 Июня. Дунино. «Миссия писателя сливается с миссией журналиста, который стал теперь – особенно во Франции – отбросом интеллигенции» (Повель).

Диалектика преломляется в голове простого человека в том смысле, что вечного ничего нет, вечно только мгновение своей личной жизни, и его надо ловить.

<На полях: Партчеловек Мартынов на мой отказ идти на пленум сказал мне в утешение:

558

– Трудно учесть значение такого поступка: сейчас кажется нехорошо, завтра об этом не вспомнят, а послезавтра окажется – очень хорошо, что не пошел. (Диалектика.)>

Ходил пешком на лесопилку (с 9 утра до 1 1/2).

После ночной грозы в лесу как в теплице. Влажный ветер играет с одуванчиками. Ландыши и земляника цветут. Пахнет рожью: она зацветает, и показались васильки. Облетает акация.

18 Июня. День встал из речного тумана, сияет теперь и жаркий и влажный. На акации показались стручки.

Вечность и диалектика сигнализируют простому народу противоположно разное поведение. Напр., вечник смотрит на своего начальника в смысле «несть власти, аще не от Бога», а диалектик смотрит разве только на дела: от начальника он зависим в деле, сам же по себе начальник как человек – что-то вроде «легавого».

Две таких «философии», впрочем, были от начала веков, Платон – вечник, Аристотель – диалектик.

Необходимость держать машину в порядке и в то же время самому не работать заставила меня наконец-то понять современного администратора, способного на всякое дело: администратор действует главным образом силой внимания своего. У него внимание, собранное на частности, напр., кожа, так одна только кожа. Этой силой наживали капиталисты свои миллионы. (Рассказ Волкова.)

Итак, для порядка в машине нужно не доверять ее шоферу и не самому работать: нужно знать состояние ее механизма, т. е. быть внимательным (знание есть накопленное внимание), и направлять рабочую силу на слабые места. Организация производства есть организация внимания всех. (Производственное внимание.)

Начинается все с того, чтобы самому физически не работать (работает мотор), а управлять работой силой сосредоточенного производственного (рабочего) внимания.

559

Раскрылась тайна гонений на мою «Фацелию». Какая-то гнусная баба работала у Ставского в редакции «Нового мира». Мой очерк «Пауки» она поняла в подтексте как апологию кулаков, написала доклад в ЦК и отсюда все пошло. Мартынов, зная об этой гнусности, не имел права, как партийный, сказать мне о ней, а посоветовал написать Сталину.

– Чем это лучше, – сказал я, – чем удар кирпичом деревенского мальчишки по чудесной собачке?

– Хуже, много хуже! – ответила Анна Ивановна, жена Мартынова.

– Тогда почему же вы так смотрите на строительство Беломорского канала, будто зло собралось только туда: везде кругом нас зло, и радость наша состоит в борьбе по расчистке жизни от мусора зла: расчистил немного, и является радость жизни... И чем труднее дается в борьбе этой победа, тем она слаще.

И так дознано, что мученичество и блаженство сходятся иногда в одном «прекрасном мгновенье» (как вышло это у Фауста). Итак, друзья мои,