Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

что что это — мы ж не на машине едем, все равно же тихо идет, не бегом же лошади бегут. Ну, вот. Легли мы спать. Утром просыпаемся. Коровы нашей нет. Эта, малень­кая, есть коровка, которая пристала, чужая. А этой нету. Отец вы­шел на дорогу, посмотрел — вроде всё спокойно, нигде не стреля­ют. Ничего нету. Я походила, походила, я пошла подальше. Взад. Не вперед пошла, куда нам ехать надо, а взад туда пошла. Дядька идет. Я говорю: «Дяденька, вы не видели здесь стадо коров?» А он говорит: «А вон немцы погнали стадо». А я говорю: «А там была большая такая корова, красными пятнами?» А он говорит: «А она самая первая идет». Я — ой, девки, какая я дура всё-таки была. Я рванула по обочине туда. Догонять. Я догнала. Догнала, я подбе­жала к корове, она, конечно... Я подбежала, она остановилась, замы­чала, всё стадо сгрудилось, и разброд получился. Ух, как немцы! «Ля-­ля-ля». Я ничего не понимаю, они, видать, что на меня, значит, руга­ются, толкают меня, отрывают, значит, от коровы. А я ни в какую. Я тоже, как этой лошади, кинулась, вот, такая, на эту, на шею, и вишу у коровы, да. Она никуда не идет. Она стоит. Вот. Теперь, значит... ой, этот немец меня спас. Не знаю, чё бы они тут со мной сделали, эти немцы, эти постовые, эти, которые сопровождали стадо. Оста­навливается легковая машина. Вышел оттуда... к ним. Ну, и там по-своему, видимо, спрашивает, что в чем дело, что такое. Они, значит, на меня показывают и показывают, значит, на корову. А я, а я ему и говорю, что моя корова. Моя, значит, наша корова — ему говорю, этому офицеру-то говорю. Наша корова. А он, значит, это понял, значит, что наша корова. И, знаете, вот, снял перчатки, вот, этому, который сопровождал, этому — как щелкнул ему по щеке, вот, этими перчатками! И чё-то такое сказал ему, и тот быстро мне «Шнель, шнель, шнель!» И корову эту толкает за эту, за дорогу, и меня вместе с коровой туда, значит. Ну, в общем, вытолкали нас Я корову пригнала. Отцу, отец говорит: «Где ты ее взяла?» А я го­ворю: «Она уже... немцы гнали стадо, она уже в стаде была». Он говорит: «Фу, еб твою мать, дура! Ты что, — говорит, — совсем уже что ли? Ну!» А мама говорит: «Господи, Валька, когда у тебя ум будет?» Нет, это верно, девчонки. Это правда. И вот, еще. И вер­нусь... и я еще... да, нет, нет, не вернусь. Это уже потом я, вот, была на этих... приехали мы... в эту... в Вологодскую, и меня сразу по­слали на оборонные работы. Это тринадцать-то лет. И мы поеха­ли. Меня не одну послали, там много было молодежи. Это, мы ко­пали окопы под Тихвином. Выкопали... ну, это... ну, до самого, до ночи копали, значит. Днем жарко, а мы вечером, так, покопали и, вот, так на бровку, значит, все легли. Кто чего там подостлали — у кого чего было. И спим. На окопе на этом. Вот. Я сплю, и все равно, вот, я чувствую, что кто-то смотрит. Я открываю, вот, так, немножко, чуть-чуть глаза открыла — три немца стоят. На той стороне око­па. Я лежу и думаю, чего же делать. Не шевельнусь. Не шевель­нусь, тихонько лежу. Думаю, чего же делать? Если растолкать всех остальных, это получится как «А зори здесь тихие».[164] Кто заорет, кто чего. Думаю, чего ж делать. Я лежу тихонько. И не выдержала, открыла глаза. Открыла глаза и смотрю так на них. Ребята молодые Я смотрю, вот, так на них и ни даже пальцем не пошевелила. Они ведь постояли и ушли. И два раза, вот, так у меня. Два раза я была под автоматом. Вот, всё-таки умные люди тоже, вот, там были. Скажут, дети копают окопы — ну и что, вот, толку... ну, другие бы были, вот, тоже бы... конечно, ведь и наши всякие тоже были. Ой.

И2 А Вы, вот, не расскажете, когда Вы уже сюда приехали в Лах­денпохья, не говорили здесь, не боялись, что финны вернутся?

С Боялись.

И2 А что говорили? Были такие слухи?

С Боялись. Боялись. Вот, знаете, мы, вот... когда, вот, мы еще там жили... Не сюда еще приехали, а, вот, в сороковом году, вот, там, в Сальми жили — мы жили на хуторе. Очень боялись. Ой, как у нас мама плакала! Ой, она, бедная, и в сорок втором году и не выдержала, у нее как воспаление легких стало, у ней сразу... она и не выдержа­ла, сразу умерла. Вот, настолько она переживала. Очень боялись. И боялись, и даже... и, по-моему, даже, вот... Не знаю, может быть, и нам-то не говорили, потому что мы-то... за... В школу надо было далеко ходить, дак, может быть, думали, что мы бояться будем. Дак, нам не говорили. А между собой мужики говорили, что, по-моему, финны ходили. Ходили, вот, это самое. Только, видимо, такие фин­ны ходили, что вот... Например, к нашему дому придут — дак, это не его дом — вот, так они, видимо, не трогали. Вот. А народ-то они, видишь ли, не такой, как мы. Они народ справедливый. Вот. Они не трогали, поскольку это не его дом. А где-то, вот, случались это самое, пожары, вот, были. Были в деревнях пожарах. Ну, тогда ник­то не разбирался, в чем пожар. Не разбирались, правда не разби­рались. Ну, вот, вот... вот, это, вот, мужики, вот... Я, вот, слышала, на­пример, что мужики говорили, что финны ходили. А чё там было ходить-то? Границы-то какие были. Мы, вот, сюда приехали, дак, мы за грибами пойдем и там переговариваемся.

И2 С кем?

С С финнами. Они там на той стороне сидят, рыбу удят.

И2 Это сейчас-то?

С Да. Вот, в сорок пятом году приехали. Мы же везде ходили за грибами.

И2 Так, а вы не боялись с ними разговаривать?

С Нет. Нет. Мы...

И1 В сорок пятом году уже их не боялись?

С Нет, не боялись мы. Нет.

И2 В сороковом только боялись?

С Да. В сороковом как-то непривычно было. А в сорок пятом-то году уже как-то... уже война уже прошла, и... как-то уже было, да. Нет, мы не боялись.

И2 Так, а бывали такие случаи, что финны приходили и убивали кого-то?

С Нет. Вот, убивать... вот, что-то не