Граница и люди. Воспоминания советских переселенцев Приладожской Карелии и Карельского перешейка - Коллектив авторов

долж­на быть мать с ребятами. Чтоб ни звука не было!» Он же видит — немец. Ну, вот. Немец подошел. «Здравствуйте» — «Здравствуйте». Хорошо, по-русски. «Куда вы поехали?» Отец у нас такой прямой был. Говорит: «Дак, от вас бежим». Он говорит: «Дак, куда вы бе­жите! Деревня ваша...», он спросил: «Откуда вы?» Он[163]сказал, дак... Он говорит, что... «У вас там всё свободно. Езжайте и живите, вас никто не тронет». А отец говорит: «Да нет уж, лучше уедем, дак, поспокойнее будет». Он говорит: «Ну, смотрите, ваше дело, но только с дороги сейчас уходите. Сейчас пойдут танки. Они пойдут в че­тыре ряда, вот, так. И вас задавят. Они сворачивать никуда не бу­дут. Им дано приказ никуда не сворачивать. Так что, вот, куда хо­тите». Ой, мы давай лошадь распрягать, да через эту траншею всё таскать! Туда в лес. А лес был — сосенки небольшие такие были, лошадь у нас белая. Отец говорит: «Ой... — <собирателям:> дев­ки, уж вы извините, — ой, ебит твою мать, убьют лошадь, с лоша­дью нас вместе!» Ну, лошадь туда подальше в лес, и это всё пере­таскали туда. Ну, ладно. Проехали, всё нормально, уехали. Сели. Маму мы, конечно, нашли сразу. Сели, поехали. Выехали на дорогу, проехали мы, наверно... Сутки мы, наверно, ехали. Останавливаться не дают. Спереди войска и сзади войска. Мы едем по лесным до­рогам. Войска идут лесной дорогой. Не дают останавливаться. Меняйте лошадей. А в лесу! Ой! Такие поросята бегают, телята бегают, курицы бегают, все кричат. Полный лес животных! Ужас! Ой-ёй-ёй. И все за нами увязались! Конечно, люди, дак, они же, живот... животины они бегут следом. И, вот, все за нами. Все за телегой бегут. Не смейтесь, одна корова даже, так, пришла. Мы в Вологодскую эвакуировались. В Вологодскую приехали, и она пришла. Да. При­шла. И вот значит... А лошадей... как лошади — всё время стреля­ют, да, другой раз подъедем после катюши, ногой не ступить нику­да... Вот, такой слой — горячая зола. И ничего нету. Всё сожгёно. Ой. Ужас, воды нету. Ну, вот. И мы, значит, лошадей... как лоша­дей... пойдем в лес. Отец говорит: «Пошли». Ой, никак ни к какой лошади не подойти. Они уже одичали. Ну, мы с ним ловили. Ло­вили. Даже в Вологодскую область две лошади привезли. Приве­ли. Такие красивые лошади! Ну, у русских — дак, их сразу волки съели.

И2 Почему?

С Потому что дураки пастухи. Ноги связали и пустили на эту... па­стись пустили ночью и связали ноги. Лошади же это...

И2 Чтоб не убежали?

С Чтоб не убежали, да. Ума — во! Волки, конечно, съели. Ну, и вот. И мы, значит, сели опять и поехали. Поехали, подъезжаем — вот, так две дороги. Часовой стоит и говорит: «Вы куда?» Нет, мы еще до этого. Подъе... такая сумятица началась, самолеты налетели, зна­чит! Ужас! Ничего не разобрать, ой! Вдруг подъезжает полуторка, останавливается, вот... какие всё-таки люди были, еще и хорошие люди были. Шофер останавливается и говорит: «Отец, ну, куда ты с этим табором поедешь. Давай, кидай всех в машину. Я сейчас их подкину в Лодейное Поле, а ты туда приедешь на лошади». Отец говорит: «Да, и правда! Давай, мать, садись с ребятами в машину». А меня он опять с собой оставил. Я у его вместо пулемета. Ну вот. Мы с ним поехали на лошади. Подъезжаем — вот, так две дороги. Часовой стоит: «Вам куда?». Отец говорит: «На Лодейное Поле». — «Уже занято». Отец говорит: «Да ты что, дорогой, у меня семья там» — «Никак не могу пустить. Всё уже закрыто. Лодей­ное Поле занято». Отец не стал спорить, поехали. «Давайте, вот, на Олонец дорога, давайте туда». Мы заехали в лес, проехали кило­метров... пять, ну, может быть, побольше. «Давай сворачивать. Да­вай, Валька, иди в лес, ищи дорогу на Лодейное. Где можно лесом проехать и свернуть на Лодейное. Черт с ним, погибать — так бу­дем вместе все». Ну, я прошла. Там такой бор сухой. Я говорю: «Вот, тут можно проехать». Точно, мы проехали. Приехали на реку Свирь. Приехали на Свирь. На Свири все мосты взорваны. И пе­реехать, чтобы попасть в Россию в матушку, — на пароме. А на паром человек пятьсот очередь. Лошади, машины. Вот, такая, вот, кутерьма. И он через каждые два часа бомбит. Можно по нему часы проверять. Через каждые два часа. Мы приехали вот, например, вот, отсюда мы приехали, на этот берег. А на том берегу, у того берега стояли три баржи с эвакуированными, с детьми. Ну, видать, что люди. Три баржи стояло. Я... я до сих пор не понимаю, почему они не были выгружены. Не понимаю даже, почему они не были выгру­жены. Он ведь ничего не оставил от этих барж. Мы три дня не могли в этой Свири не могли воды взять — сплошная кровь текла. Никого не оставил. Ничего вообще не оставил. И настолько он низко летал, что я бы даже его на улице... вот, сейчас встретила — я бы его узнала. Вот, настолько близко они летали над нами. Ну что. Между этими всеми... переправляться надо все равно. И вот, наша очередь подошла. Он меня поставил с лошадью — у нас две лошади было. Два, две эти повозки. Он сам остался с повозкой, отец, на берегу, а меня поставил — жеребец такой здоровый был, сумас­шедший — он меня с ним поставил на паром. И поставил на па­ром. И как раз только на средину реку заехали — и самолеты. И они в паром-то не попали, но брызги-то эти! Как начала у меня эта лошадь-то пятиться. А мне с берега кричат: «Кидайся в воду!» Да где кидайся в воду, я плавать не умею. Ну. Я не знаю, чего де­лать. Отец потом мне крикнул: «Валька, схватись за повод, бросись ему на шею, повисни на шее у него. Попробуй так». Ну, я и правда. Лошадь-то высокая, мне не достать. Но я повисла на шее. Он, зна­чит, успокоился. Доехала я. Ну, ладно, переехали, значит. Маму нашли, всё нормально. Поехали дальше. Поехали. Как-то где-то ос­тановились, я даже не помню места, где мы остановились. У нас была своя корова. Большая такая ярославская корова была. И она у нас не привязана была, отец говорит: «Пусть она так идет. Большая. Если устанет, отстанет она, дак, отстанет. А если будет за нами идти, дак, пускай идет. Потому